Kookl@, которая умеет хранить тайны

Кукла – всегда мост между реальностью и воображением, чтобы мы там ни думали. Порою кажется, что сама культура человечества придумана не людьми, а деревянными и фарфоровыми существами.
Коппелия – шарнирная мечта часовщика; танцует так, что зрители забывают, где кончается дерево и начинается живая плоть. Любит мазурки.
Олимпия из «Сказок Гофмана» – поёт на одной пружине, пока её не заведут слишком сильно. Главная опасность: вы можете влюбиться, прежде чем заметите ключ в её спине.
Ожившая кукла Грина, сбежавшая с витрины в автомобиль. Любит воск и всякую технику, раба вещей.
Катерина – кукла Козетты из «Отверженных». Молчит, но умеет слушать лучше любого священника. Знает все французские дожди XIX века.
Галатея – бывшая статуя. Её главное достоинство: она знает, что оживление всегда оборачивается потерей мраморного спокойствия.
Пиноккио – мальчик из древесных колец, который считал, что быть человеком лучше, чем быть деревянным. (Спойлер: это вопрос открытый.)
Марионетки Эдварда Гордона Крэга – актёры без права голоса, но с идеальной дикцией. Главное их оружие – тень.
Куклы Таирова – декорации, которые вдруг начинают спорить с актёрами. Иногда побеждают.
Фигурки Карабаса-Барабаса – коллективный портрет творческого рабства: работают без отпуска, зато всегда в репертуаре.
Кукла Мейерхольда би-ба-бо – сидит на пальцах, как перчатка, как если бы пальцы сами были сценой. Её маска застыла, но это только видимость.
Куклы из японского Bunraku – трёхчеловечные души: один двигает ноги, другой руки, третий сердце. Идеальная модель брака.
Петрушка – тряпичная кукла, но в ней больше сердца, чем во всех лицах вокруг. Его танец – жалоба гармошки, зажатой дверью. 
Пасть Щелкунчика, закованная в рождественскую музыку.

И, знаете, все эти куклы оживают – стоит лишь надеть очки Коппелиуса.
Или (а сделать это самое время) посмотреть новую постановку «Иерусалимского балета» «Kookl@». Про странствующую куклу Кафки – путешественницу, которая живёт в письмах и говорит только голосами тех, кто её выдумывает.

«Кукла Кафки» – образ хрупкий и странный, почти недоказуемый, но тем более живой. История, рассказанная Максом Бродом и Дорой Диамант, звучит как притча: Франц Кафка в последние месяцы своей жизни встретил в парке девочку, плачущую оттого, что потеряла куклу. Чтобы утешить её, он придумал, что кукла не исчезла, а отправилась в путешествие. С этого дня девочка стала получать письма от «куклы», написанные рукой писателя: о далёких странах, о новых именах, о приключениях. И в каждом письме кукла обещала вернуться.

«Иерусалимский балет» решился превратить эту легенду в спектакль. Постановка «Kookl@» выводит куклу на сцену, чтобы подарить ей жизнь в движении – уже не вымышленном, а настоящем. Балет подхватывает недописанные строки Кафки и разворачивает их в хореографический поток. Кукла странствует по сцене так, как в письмах странствовала по миру: через континенты и культуры, через танцы, в которых перемешаны мифы и сны. Каждый акт – как новое письмо. Каждый шаг – как смена имени. Каждое па-де-де – как обещание вернуться.

Так балет преображает маленький эпизод из жизни умирающего писателя в метафору бесконечного странствия искусства.

                  Dorit Talpaz’s illustration, inspired by Kafka’s drawings

В Праге, у Испанской синагоги, стоит недвижимо бронзовый памятник Францу Кафке работы скульптора Ярослава Роны. Человечек, похожий на Кафку, лихо оседлал пустой костюм, словно декларируя абсурдность затеянного против него процесса. В Староновой синагоге, где когда-то праздновал бар-мицву Франц Кафка, можно заметить кресло самого рабби Лёва, коему обязан своим появлением глиняный истукан с формулой «шем» на лбу. А останки Голема, согласно легенде, хранятся на синагогальном чердаке.

Голем – тоже кукла, точнее, антипод куклы. Он ведь тоже создан человеком, тоже оживлён искусственным образом, только вместо ключа или шарнира у него в груди лежит слово. Пражский великан из глины, рождённый в городе, где позже жил Кафка, не танцует – но хранит в себе чужую волю и чужой сценарий. Этакие еврейские народные кафки.

В новом балете «Kookl@» предметы, персонажи и эпохи просачиваются друг в друга; Коппелия может оказаться тенью Голема, а Кафка – марионеткой собственной куклы. Синтаксис движений – как дыхание во сне: волнами, иногда задыхающимися, иногда слишком длинными, чтобы их можно было дочитать до конца. Некоторые сцены кажутся бессмысленными, пока не понимаешь, что это и есть смысл.

Феномен куклы в том, что она умеет притворяться человеком. Феномен балетного зрителя – в том, что он всегда знает, что в роли Коппелии живая танцовщица, но с готовностью верит в шарнирный смех и в деревянные локти, которые скрипят в такт мазурке.

Гофман был первым, кто догадался: куклы – это двойники людей, только более честные. Они не скрывают, что им нужна пружина, а не любовь.
Кукла – это не какая-нибудь марионетка. Ведь и Голем умел, по легенде, выходить из-под контроля.
(Если уж на то пошло, все мы марионетки своей фантазии.)

Феномен куклы в театре и литературе прост и жесток: она позволяет зрителю полюбить искусственное сильнее, чем живое. Потому что искусственное не стареет, не ошибается, не болеет, не умирает – если не оборвётся ниточка или не треснет фарфор. В балете кукла всегда чуть больше, чем роль. Она – метафора артиста: за отточенными движениями – работа механизма, за идеальной улыбкой – то, что остаётся за кулисами. И когда кукла оживает на сцене, зритель верит, что ожил и он.

В конце концов, у каждой куклы – фарфоровой, деревянной, глиняной – есть свой Кафка или свой рабби Лёв. Кто-то напишет за неё письма, кто-то вставит в рот слово «שם», кто-то сочинит балет. А кукла – пусть даже из ткани, дерева или репетиционного пота – будет хранить свою безмолвную тайну: она всегда знала, что оживёт.

Балетные шаги расползаются по полу, как пролитое молоко. Куклы наступают в лужи па-де-бурре, Голем размазывает по деревянному настилу глиняный след, Олимпия вращается, пока не теряет направление, и в этот момент становится понятно, что сцена – круглая, и что из неё нельзя выйти, только вращаться, вращаться, вращаться.

В глубине сцены стоит Кафка. Он держит куклу под мышкой, но кукла больше него. Они оба смотрят в пустоту, и пустота смотрит в ответ. И в этот момент стена за их спинами начинает танцевать.

В финале, когда кулисы закрываются, куклы не уходят. Они садятся на пол, снимают лица, складывают их рядом, как перчатки. У Катерины лицо мягкое, у Голема – тяжёлое, у Олимпии – пустое. Кафка бы сказал, что это лица письма, которое ещё не отправлено.

И в этот момент кажется, что все мы куклы. Просто кто-то уже потерял нас в парке, а кто-то ещё пишет от нашего имени.

Мировая премьера балета «Kookl@» состоится 17 сентября в 20:00 в Иерусалимском театре. Заказ билетов здесь.