Танцуя над гнездом кукушки

Как бы написать таким образом, чтоб получился живой балет на бумаге? Чтобы рукопись начала танцевать, а потом улизнула в эпистолярный жанр – и вместе с письмом пустилась впляс?

Сидеть. Смотреть. Что-то себе такое придумывать, слушать человеческую комедию Малера – Первую, «Титан», где кукует кукушка; она появляется и исчезает, как чиновник в бюрократическом лабиринте Кафки, проверяет билеты, наблюдает за потерянными куклами, подбрасывает письма и иногда тихо смеётся над ожиданиями публики. Если вслушаться в её зов, сразу станет ясно – это не просто ку-ку, а напоминание о времени, которое течёт независимо от нас, о границах между мирами и о том, что каждое исчезновение – всего лишь начало нового путешествия.

                                        Photo by Ofer Moldovan

И ещё – слушать оминоренный Густлем студенческий канон «Братец Мартин», то оркестром поданный, то роялем; видимо, так увековечил себя в этом балете один из его создателей Мартин Шёнберг.

Но вот – опять кукушка; в «Kookl@» она следит, хранит и сбивает с толку; она может сидеть невидимкой на балетной сцене, а через мгновение уже прячется за проекцией видеоарта, оставляя танцовщиков и зрителей в состоянии легкого недоумения. Её голос – низкий, гортанный, как шёпот за дверью, который зовёт к новым странствиям и открывает пустоту.

Малер, большой мальчик с серьёзным лицом, подмигивает и – бочком-бочком – пробирается на сцену, подсовывает танцующим свою «игрушку-звуковичок». Балет, разумеется, подхватывает её – то оркестр тянет за ниточку, то фортепиано откликается, и вдруг весь зал оказывается в игре: ку-ку становится воздухом, разлетается по углам, перескакивает от уха к уху. Балетная кукла оживает – в па-де-де, а может, в ку-ку-де-де.

Самое занятное, что именно эта странная птица превращает название «Kookl@» в символ непостижимой логики воображения, где письма танцуют и летают, а каждое движение танцовщика словно откликается на невидимое ку-ку. Хм, ведь если прислушаться к названию балета, оно звучит по-русски – «кукла», но не всё так просто: это маленький код, который одновременно читается на трёх языках.

                                        Photos by Ofer Moldovan

Когда мы придумывали название, Надя Тимофеева (глава «Иерусалимского балета» и хореограф балета нынешнего, вместе с братцем Мартином) сказала, а смотрите-ка, в каждом языке слово Kookl@ рождает свои ассоциации: на русском – кукла, детская игрушка, символ утраты, воображения и эмоциональной связи; на английском – «kook», странный или оригинальный человек, который видит мир иначе; на иврите – «קוקל», птица из семейства кукушек, но необычная: она не подбрасывает птенцов другим птицам, а заботится о них сама. В культурах Мали, Индии и других стран эту птицу связывают с образом времени, переходом между мирами и тайным присутствием. Мотив из Первой симфонии Малера, напоминающий крик кукушки, проходит через разные инструменты и оркестровые слои – эта тема в балете «Kookl@» становится музыкальным отражением памяти.

А вообще-то в «Kookl@» всё переплетено: кукушка зовёт, кукла странствует, письма летят, музыка резонирует, свет и видеоарт превращают сцену в многомерную карту воображения, где абсурд и логика – партнёры танца. Девушки в чепчиках и громоздких деревянных кломпах (Инна Полонская всегда что-то необыкновенное придумывает) отплясывают под «The Syncopated Clock», словно Майкл Джексон танцует с Ван Гогом на поле подсолнухов. Рукопись танцует в обнимку с письмом, самурай – с мечом, гейши – с зонтиками, Кафка – с жуками, кукла – с Дорой Диамант. Кукушка тут, кукушка там, а поймать невозможно.

                                  Photos by Ofer Moldovan

Да потому что «ку-ку!» – не птичка, а Малер, припрятанный в кармане дирижёра. Целый организм из разных голосов, когда сквозь густую ткань оркестра просачивается мальчишеское ку-ку. Тема, как хулиганский свисток, шныряет туда-сюда: то оркестр играет её с важным видом, то пианино картавым голосом передразнивает, то скрипки щёлкают ею, как костяшками. И зритель начинает сомневаться: это музыка или кукольный балаган? И кукование со временем становится репликой самой куклы – белой, с чёрными крестиками вместо глаз: «Я здесь! Я живая! Я смеюсь над вами!»

Что это? Шутка или отголосок судьбы? Кукование – нервный тик самой куклы, пульс её фантомного сердца? Оно ведь то детское, то насмешливое, то почти трагическое, как если бы кукла знала, что кукушка в часах однажды замолчит.