Bamidbar Devarim. О выжженной пустыне, которую мы носим с собой

Тамир Гинц и труппа Kamea поведали о теле, которое слишком долго жило в режиме выживания

Во Второзаконии (Дварим) пустыня – не место, а длинная фраза без знаков препинания. Моисей говорит, говорит, говорит – а песок его слушает. Он впитывает слова, как впитывают вино скатерти после слишком обильного ужина. Божественное слово непрерывно, его надо повторять не потому, что его забыли, а потому, что тело еще не научилось танцевать его вслух.
Вот тогда вступает Kamea. И пустыня вдруг понимает, что у нее есть позвоночник.

«Bamidbar Devarim» Тамира Гинца – танцевальное слово о пустыне слов, о пустыне, которая находится внутри нас. О моменте, когда всё создается заново, когда язык еще не найден, а тело уже знает правду.

                                          Photo by Kfir Bolotin

С иврита Bamidbar Devarim  буквально переводится как «В пустыне слов» или «В пустыне вещей» – но лучше не переводить, а ощутить эту словесную игру, отсылающую к названию книги Второзакония, ключевой книги Ветхого Завета. А именно, прощальному завещанию Моисея перед входом израильтян в землю Обетованную – помните? Там он обращается к новому поколению, родившемуся в пустыне, с наставлениями, напоминая им об их пути из Египта.

Однако «Bamidbar Devarim» – это не иллюстрация Писания, а его запоздалая мышечная память в какой-то степени. Танцоры двигаются так, будто слова упали с неба, разбились, и теперь каждое колено подбирает свой осколок.

На самом же деле Тамир Гинц говорит с нами о теле, которое слишком долго жило в режиме выживания.

                                      Photo by Kfir Bolotin

Ну да, пустыня здесь – не просто образ, но рабочее состояние тела. Это то, как тело функционирует, когда оно давно отвыкло от безопасности и существует в режиме постоянной готовности, как песчинка, которую ветер может унести в любую секунду. Тело знает: земля горячая, песок колючий, пространство обманчиво, и любая опора – иллюзия. Здесь нельзя расслабляться. Здесь можно только быть настороже.

Образ тоже, конечно – ибо сцена раскалена, как песок пустыни, как поверхность, по которой нельзя идти долго и танцовщики обжигают о нее ступни – ставят ногу и тут же отдергивают ее. Тело здесь знает, что такое жара, опасность и необходимость быть внимательным к каждому движению.

Это ощущается сразу, даже в том, как танцовщики работают с полом. Контакт короткий, прерывистый, вес не оседает, опора не проживается до конца. Нога ставится и тут же снимается, как будто поверхность ненадежна или опасна. Тело не доверяет пространству. И оно совсем не доверяет земле.

                                       Photo by Kfir Bolotin

Здесь и партнерство начинается там, где опора отменена. Особенно остро это проявляется в одном из дуэтов, где танцовщик буквально таскает партнершу за волосы, отрывая ее от земли. Жест предельно рискованный: нет привычной системы поддержки, нет распределения веса, нет «безопасной» кинестетической логики. Волосы становятся точкой контакта, а значит – точкой абсолютной уязвимости.

При этом дуэт не выглядит как эффект или провокация. Он лишен эротизации и лишен демонстративной жестокости. Движение сухое, функциональное, почти будничное. Партнерша не разыгрывает жертву, ее тело сохраняет активность, сопротивление, тонус. Но контроль над ситуацией очевидно смещен: земля в буквальном смысле уходит из-под ног.

Умница Гинц сознательно разрушает привычную этику партнерства – теперь контакт не поддерживает, а лишает устойчивости. Связь не помогает телу существовать, а проверяет, сколько оно выдержит. Именно потому этот дуэт так точно ложится в общую логику спектакля. В «Bamidbar Devarim» тело неоднократно оказывается в ситуации, где опора не гарантирована – ни полом, ни партнером, ни группой.

Напоминает ситуацию, в которой выживание возможно, но только ценой постоянного напряжения и отказа от устойчивости, не так ли?

                                     Photo by Kfir Bolotin

Тамиру Гинцу не нужны декорации – ты и так видишь все воочию. Вот танцовщики ложатся на сцену и поднимают ноги вверх – неровно, асимметрично; «ноги-деревья» выглядят как скудная пустынная растительность, упрямая, цепляющаяся за пространство. Которая растет и существует не благодаря, а вопреки.

Да и пустыня у Гинца – не география и не декорация. Это пространство сознания, освобожденное от городских условностей, где индивидуальное отделено от племенного лишь отчасти, как рабство от свободы. Отдельные сцены близки к молитве – круги, падения, воздетые руки. Индивидуальные голоса танцовщиков отчетливо слышны, но они не разрушают целостности – наоборот, усиливают ее.

Хореография построена на постоянном колебании между индивидуальным и групповым телом. Соло не утверждает себя как «я», дуэты не ищут симметрии, сцена симультанна, танец полифоничен, весь ансамбль существует как изменчивая масса, где нет устойчивых форм, композиции собираются и распадаются, движение распространяется волной – через спины, плечи, колени.

                                  Photo by Kfir Bolotin

Музыкальной основой пластической ворожбы Тамира Гинца стали композиции частого его соавтора Ави Белели, которые заставляли тело искать способ существования внутри звуковых дюн. Слои звука, шум, металлические тембры, пульсация, похожая на дыхание в состоянии тревоги. И, разумеется, удивительный свет (искусник-дизайнер по свету – Шай Йехудай), способный даже на то, чтобы полностью растворить в себе танцовщицу, которая до того исполняла на диво экспрессивное соло «Гюльчатай», закрывая лицо руками, оставляя только глаза. Жест человека, который защищает всё, что еще уязвимо, и оставляет миру лишь возможность смотреть. Не приближаться. Не касаться. Только смотреть.

                                    Photo by Kfir Bolotin

Этот спектакль был поставлен Тамиром Гинцем в 2014 году, а сейчас слегка переосмыслен и возобновлен. Для теперешних нас. Которые во всем видят уже иное – выжженную территорию, где слова больше не прорастают, где чувства не образуют ландшафт, где всё живое существует на грани выживания.

«Bamidbar Devarim» – спектакль о людях, для которых опасность – базовое состояние. Этакий фоновый режим существования. И всё же он не о безнадежности, ибо к финалу тела находят форму, в которой можно продолжать существовать. Но вопрос остается открытым: это обретенный дом или просто способ выжить?