Мариенбад, как было принято шутить во время оно, – город, построенный чехами на деньги евреев для отдыха немцев. Далеко не самый старый, не самый большой и не самый известный – что в Чехии, что во всем мире – но один из самых компактных и уютных. Парадная улица города, Главный проспект, вызывает ностальгическую боль по канувшей в Лету прелестной эпохе.

В первый раз мы путешествовали по Судетам – или, если угодно, району Рудных гор в западной Богемии – в 2007-м, и изменения очень и очень существенны. Еще несколько лет назад территория приграничья была местами больше похожа на полигон съемок постапокалиптического фильма с элементами Кустурицы: цыганские люди длинной воли, человекоподобные спермосборщицы на обочинах, вьетнамские базары, в селах – крест-накрест забитые окна, разруха и запустение в винтажном стиле «фашист пролетел».
Сейчас – не очень быстро, но весьма заметно – ситуация выравнивается. Дороги стали великолепными (хотя и платными – автобаны), вызывающая нищета постепенно уступает место пристойной бедности. Но это всё об окрестностях: в Марианских Лазнях, или, по-старому, Мариенбаде наблюдается иная картина. В путеводителе 90-х годов упоминаются чешские отдыхающие – на сегодняшний день они в явном меньшинстве. Чуть больше немцев – здесь все же не так дорого, как в Карловых Варах, ставших – не в последнюю очередь благодаря недавно построенному аэропорту – Меккой российских курортников. В Карловых Варах в сезон что немца, что чеха не сыскать и не услышать – один могучий и великий, зачастую в особо доходчивой версии. Но это, конечно же, от искреннего восхищения. Немцы больше предпочитают значительно меньшие и полностью отреставрированные Франтишкови Лазне, или Франценсбад.

Вся жизнь на водах вращается, естественным образом, вокруг источников: их, как правило, десятки и сотни, но целебными и питьевыми считаются всего несколько. Показания весьма широки – «от ломоты, сухоты и тяжелой работы». В Мариенбаде для удобства курортников несколько источников сведены в единый павильон, расположенный рядом с так называемым Крестовым источником. В связи с межсезоньем поилки, находившиеся на открытом воздухе, были отключены, и потому большая часть страждущих с 6 утра до 6 вечера тусовалась именно в этом павильоне, чинно прогуливаясь со специальным поильничком в лапке.
Любители экстрима вроде меня посещали также Фердинандов источник, расположенный тремя километрами ниже, в долине. Основное здесь – с видом роденовского мыслителя вкусить водицы, стараясь при этом ее не нюхать, а затем совершить неторопливый променад. Впрочем, лечебные качества источника далеко не всегда настраивали на неторопливость – скорее, на некую лихорадочную поспешность, характерную пожаротушению или такой незаслуженно позабытой забаве, как ловля блох.

К вопросу о пользе водолечения замечу, что как-то один мой знакомый ипохондрик увидел рекламу одной довольно-таки известной минеральной в Западной Европе воды, славной, кроме всего прочего, тем, что благодаря ее человеколюбивым усилиям в Африке не снижается количество несчастных, успешно переживших недостаток воды с тем, чтобы впоследствии умереть от недостатка еды. Компания-производитель гарантировала существенное улучшение состояния здоровья уже после 2 недель употребления не менее 1 литра воды в день. Через 2 недели я поинтересовался результатами, и мой знакомец сообщил, что реклама его не подвела: хуже не стало. Так что традиционное водолечение в немалой степени зависит от настроя курортника: у истинно верующих и шрамы рассасываются, и девственность восстанавливается, а скептику даже лечебная смесь с 94% раствором спирта не поможет.
Понятное дело, что в эпоху постмодернизма на одной воде и вдохновленных ею прогулках много не заработаешь, и тут на помощь приходит незабвенный Остап Ибрагимович с его сравнительно честными способами, количество которых многократно увеличилось за последние десятилетия – благодаря разнообразным лечебным процедурам. Тут вам и предуготовительное закапывание в лечебную грязь, и газовые инъекции в суставы, и массаж, и укутывание теплыми грязевыми пакетами, и газовые конверты, и магнитотерапия. И все совершенно честно – хуже после этих процедур действительно не становится.

На мой взгляд, налицо сочетание ритуалов: одни делают вид, что продают могущественную панацею, другие делают вид, что залог вечного здоровья заключается в приобретении предписанной панацеи и соблюдении множества мелких, но от того не менее важных церемоний, как-то: прогулка по променаду и живописной местности, питие воды именно что из претенциозных кружек с обязательным философским выражением на лице и жантильно отставленным пальчиком. И все довольны. В отличие от немцев, приезжающих продлить счастливую старость, россияне приезжают едва ли не с грудными детьми, молодежи едва ли не больше половины, что скорее свидетельствует о состоянии обычной медицины и той самой перманентной разрухе, наступившей в 1917 году – суеверный человек верит во все одновременно и поклоняется на всякий случай всем богам сразу.
Про те старания, которые прилагают люди старшего советского поколения, для имитации чувства собственного достоинства изображающие требовательных аристократов, пишу по свежим следам. В чем советская власть безусловно достигла впечатляющих успехов – так это в расширенном воспроизводстве пролетариев умственного труда: работников метлы и вахты с обостренным общественным чувством и постоянно воспаленной собственной гордостью. Кажется, что они выезжают за пределы отечества только для того, чтобы продемонстрировать собственную советскую гордость и с выражением лица вдовствующей княгини Волконской / ревизора из Санкт-Петербурга поглумиться над обслугой в заурядном трехзвездочном отеле: а не могли бы вы сварить кашу на воде, а не на молоке? а салатик без уксуса? на конопляном маслице, ну это если нет оливкового холодной выжимки... Пустили Софью Власьевну в Европу. «Пропал Калабуховский дом».

Впрочем, днем позже мы имели несколько излишне продолжительное удовольствие наблюдать в аптеке престарелую московскую старосоветскую барыню в шеншелях и соответствующей берЭтке, неторопливо приобретавшую стратегические запасы многоразличных биодобавок и прочих эликсиров вечной молодости на внушившую неподдельное уважение сумму в шесть с чем-то тысяч крон – евро так на 250. На ее месте я бы это мгновение уж точно бы не приостанавливал.
Разумеется, во время любого пребывания на водах скука неизбежна, и даже при наличии кабельного телевидения и интернета с ней принято бороться традиционными способами. Прежде всего, это концерты. В межсезонье выступают, как правило, скорее крепкие любители, чем холодные профессионалы, поэтому концерты происходят не в казино, а в церковных помещениях, большую часть времени пустующих. В Мариенбаде есть строение практически для любой традиционной христианской конфессии, в частности, и мы побывали в весьма милой и камерной русской православной церкви на концерте почему-то католической и протестантской духовной музыки, так сказать, в духе экуменизма. Была когда-то в Мариенбаде и синагога, но в 1938-м (из-за нечеткости надписи мне сначала показалось, что в 1968-м) ее разрушили. Теперь об этом напоминает небольшая памятная стела.

Еще одной приметой Мариенбада считаются оплатки, впрочем, аналогичные имеются и в Карловых Варах. Отличительной их особенностью является ультимативное отсутствие какого бы то ни было вкуса – опреснок и опреснок, не к пасхе будь помянут. Впрочем, могу себе вообразить, что, скажем, в комбинации с мороженым или на необитаемом острове сойдут и они. Те, кто стараются полностью следовать канону курортного перевоплощения, не могут их не попробовать – желательно все с тем же исполненным тревоги за судьбы мира выражением на лице.
Невозможно завершить рассказ о Мариенбаде, не упомянув один пряничный домик, расположенный совсем неподалеку от нашего отеля. Он притягивал взгляд не хуже магнита из путешествий Синдбада. В домике располагалась городская библиотека, а мне лично он неуловимо напоминал Нойшванштайн, с той только разницей, что здесь форма явно превалировала над содержанием. Трудно было представить себе состояние мышц и суставов тех курортников, которые должны были бы карабкаться по узким и крутым лестницам (вечный мой клаустрофобический кошмар) в комнатки, расположенные наверху.

Но чего не сделаешь для реабилитации средневековья; впрочем, эта кампания, так мило стартовавшая романтизмом, получила закономерный, но от того не менее неожиданный финал в виде Второй мировой. Так вот, осматривая этот мини-замок в очередной раз, я обратил внимание на мемориальную доску – встречающуюся, кстати говоря, в Мариенбаде не так уж и часто – если соотнести с количеством побывавших там знаменитостей. И – джекпот! – оказывается, в том доме останавливался великий и ужасный Зигмунд наш Фрейд. Вот уж воистину единство формы и содержания.
Ну и чтобы можно было наконец-то двигаться дальше, еще немного Мариенбада – бывшие частные дома и пансионы, что-то сверкает свежей краской, где-то облупилась штукатурка. Общий стиль, в отличие от Германии, можно определить как «без фанатизма». Вероятно, именно это определение лучше всего описывает то существенное различие между немцами и их южной ветвью, австрийцами, и тем более между всем германоязычным пространством и Чехией. Не то чтобы австрийцы не стремились к перфекционизму, но, видимо, влияние венгерского и славянского окружения на протяжении веков было настолько сильным, что маленькая, но гордая нация сепаратистов решила махнуть рукой – и позволить себе немного импровизации. Последняя всегда предполагает определенную избыточность, нежелание и неспособность отказаться от версий и вариаций. С одной стороны это, разумеется, отсутствие строгой дисциплины сознания, неспособность сделать окончательный выбор, остановиться и определиться. С другой – успех иногда кроется в отступлении даже от самых проверенных и эффективных схем. А если птица удачи безвозвратно упорхнула, в руках останется лазурное перо из ее хвоста, которым и будем любоваться и утешаться.

Чехи в этом плане идут еще дальше. Для немцев, как, вероятно, и всех прочих англосаксов, большую роль играет соблюдение внешних приличий. Ты можешь быть панком, серийным убийцей, похитителем детей и каннибалом, но твоя лужайка должна быть аккуратно подстрижена, дом выкрашен свежей краской, на асфальтовой дорожке можно сервировать завтрак даже для особы королевских кровей, а случайно приблизившийся к дому муравей (упоминание тараканов, мышей и крыс в данном контексте просто непредставимо), осознав собственную неуместность, вынужден будет незамедлительно покончить с собой.
При этом внутри самого дома могут скрываться наркопритон, склад нелегальных вооружений или подземные пыточные камеры. Когда их содержатель – рано или поздно (но, судя по германской практике, почти всегда, серьезные дела здесь не закрываются десятилетиями) – будет задержан, соседи не без удивления отметят, что это был исключительно вежливый, симпатичный и хорошо воспитанный молодой человек. Иногда, кстати, приходит мысль, что неистовое стремление к перфекционизму и является основным источником всех социопатических девиаций.

Но вернемся к чехам; им, насколько мне показалось, важнее не внешнее, но внутреннее – снаружи дом может быть похож на руину, но внутри он будет уютен и комфортабелен, и, вероятнее всего, гостеприимен (о последнем могу только догадываться). Это, скорее, израильский modus vivendi.
Продолжу рассуждения применительно к национальной кухне. Австрийская кухня – предполагается, венская, космополитическая – благодаря своей способности к импровизации и комбинации есть явление мировой культуры и может представлять свою страну не хуже Короля вальсов. Кухня же деревенская остается лишь одним из участников сравнения по принципу «найдите хоть одно отличие» – вместе с баварской или чешской. В оправдание последней могу заметить, что, не отличаясь от баварской ни ингредиентами, ни блюдами, ни методом приготовления, она все же существенно отличается – благодаря наличию все той же выдумки и импровизации.
Немецкий, да и баварский подход к еде заключается в максимальном и ультимативном насыщении, надежном, уверенном – и без экспериментов. Немцы, при всем обилии кулинарных передач практически на всех телеканалах, в отношении к еде остаются консервативны и не считают кухню местом эмпирического поиска. Вероятно, тут до сих пор сказывается эхо болезненного исторического опыта – начиная от параноидальной боязни эпидемий и соответствующей обсессивной чистоплотности, берущей начало во временах периода Тридцатилетней войны и заканчивая тем, что вплоть до послевоенного экономического чуда большая часть немцев питалась весьма бедно и однообразно. До российского или ирландского голода, конечно, ни в XIX, ни в XX веке дело не доходило, но согласитесь, что весьма скромная пайка картофеля, капусты и брюквы не настраивает на кулинарные изыски. Отнюдь!

Легко, кстати, увидеть – если присмотреться – что чехи и в империи, и в первой республике жили куда более зажиточно, чем немцы во Втором Рейхе, и уж по любому более беззаботно. Сравнивая два посещенные за это время типичные чешско/немецкие заведения общественного питания – рестораны при пивоварнях, удалось сформулировать несколько выводов. Пльзенский Prazdroj или, по-немецки, Urquelle необходимо пить непосредственно в самой пивоварне (в бутылке пиво теряет едва ли не половину вкуса) и с соответствующей закуской. Которая, кстати, мало отличается от немецкой – за тем приятным исключением, что предлагает варьирование немудреной горчицы и совершенно неожиданной сырной стружки для обмакивания. Одним словом, хорошая вода, традиции поддержания качества и малой толики импровизации довольно для успеха. Коммерциализация же приводит к иным результатам – недалеко от Мариенбада, в Ходовой Плане имеется не менее старая (по ее собственным заверениям) пивоварня «Ходовар». Пивной ресторан при ней расположен в глубине скального грота, интерьер неплох, ассортимент широк, но... вкус разливного пива (да и сопутствующих блюд) вызывает в памяти немеркнущий принцип «не жалеть заварки» и не забывать, что вода в Чехии все еще дороже пива.

Стремление к успеху как к самоцели разрушает всё, и не только в пивоварении.
Авторские экскурсии по Баварии с Алексом Лурье можно совершить, обратившись по электронной почте: alex.lurie@gmail.com |