Детей надо баловать – тогда из них вырастают настоящие китайцы

«Бабочка – это любовная записка, сложенная пополам»

Филипп Мюиль

«В Китае много чудесного, но лучше всего маленькая птичка по имени соловей, которая живет в лесу близ императорского сада. Ради того, чтобы послушать ее пение, советуем каждому съездить в Китай»

Ханс Кристиан Андерсен

Французский режиссер Филипп Мюиль снял китайский фильм, немного похожий на сказку. О том, как старик-фермер возвращается в родную деревню, чтобы освободить из клетки любимую птицу – соловья. В путь-дорогу он берет свою внучку, избалованную городскую девчонку, живущую в окружении новомодных гаджетов. Путешествуя по юго-западной китайской провинции Гуанси с ее богатейшей природой и дивными пейзажами, дед и внучка наблюдают встречу двух культур: традиционной классической культуры Китая – и культуры развивающейся семимильными шагами промышленной империи. Скудность деревенской жизни, не идущая ни в какое сравнение с буржуазной роскошью Пекина, еще больше подчеркивает контраст двух миров – однако волшебные закаты и рассветы, мелодия молчания одиноких гор и шелест лесов объединяют представителей двух поколений, учат их понимать друг друга.

«Соловей» (Ye Ying / Le Promeneur D'oiseau / The Nightingale) – второй в истории французско-китайский фильм, заставляющий вспомнить о прежней картине Мюиля, «Бабочке», где старик-коллекционер путешествовал по Альпам в компании восьмилетней девчушки. Но лишь теоретически: герой фильма 2002 года Жюльен был довольно ворчливым старикашкой, тогда как его спутница славилась общительностью и добрым нравом. В «Соловье» роли изменились: дед оказался покладистым, внучка, напротив, крайне эгоцентричной особой (правда, лишь поначалу). Произошло это не случайно – действие нового роуд-муви Филиппа Мюиля происходит уже не во Франции, а в Китае, стране, где родители слишком балуют своих детей. Что ж, как говорилось в другой сказке, детей надо баловать – тогда из них вырастают настоящие… китайцы.

- Филипп, ваш французско-китайский проект довольно необычен. Как вам удалось за столь краткий срок изучить стиль поведения китайские яппи – или, как их называют, «чаппи»?

- Всё произошло само собой – на волне успеха в Поднебесной моего давнего фильма «Бабочки». Мелодия, написанная для него композитором Николя Эррера, стала в Китае настоящим хитом. Ее даже напевает Джеки Чан в одной из своих картин… Я, кстати, не знал о том, что «Бабочки» пользуются в Китае таким спросом, пока не приехал в Пекин в 2009 году на «Панораму французского кино». Там я повстречал Стива Рене, продюсера, женатого на китаянке, который спросил меня, готов ли я пуститься в авантюру и снять фильм на китайском языке. Поначалу я воспринял его предложение в штыки, поскольку понятия не имел о китайской культуре вообще. Однако его жене-актрисе удалось-таки меня уговорить. В итоге мы решили сделать некий ремейк «Бабочек», действие которого происходит в Китае. Мне, однако, не очень хотелось делать ремейк, да и бабочка в китайской культуре не играет особой роли. Поэтому пришлось писать оригинальный сценарий о соловье.

- И как вам – человеку, не знающему китайского – работалось с китайскими актерами?

- Непросто. Во мне все восставало против этого, инстинкт твердил: ты должен сказать «нет»! С другой стороны, мне хотелось пережить новые ощущения, примерить опыт, для меня абсолютно чуждый. И я отправился на курсы интенсивного изучения китайского языка, много времени проводил в Китае – достаточно много, как мне казалось, для того, чтобы впитать в себя китайскую культуру и философию. Я полагал, что, поднявшись на вершину горы, смогу увидеть то, что творится по другую сторону. Что совершу прыжок над бездной.

Итак, я проводил много времени в Пекине, Стив был моим гидом. Это был шанс разгадать тайные коды поведения китайцев, их моральный кодекс – к примеру, меня крайне впечатлило неприятие богатых бедными и наоборот. Не менее впечатлило то, как расцвела страна за последние 30 лет – тогда как западному обществу потребовалось на это более века. Китайское общество очень изменилось за эти годы. К примеру, герой фильма, переживший «культурную революцию» Мао, приехал из деревни в Пекин, чтобы его сын смог учиться в университете. Сын стал известным архитектором, а его дочь, внучка старика, выросла крайне избалованной. Всё это – символы поколений, в данном случае – трех поколений, судьба каждого из них очень характерна.

- Отразились ли в сценарии некоторые постулаты китайской философии?

- Знаете, я ведь передал черновик сценария одному из китайских писателей, чтобы тот проверил, насколько поведение персонажей соответствует тому, что принято в Китае, местным правилам и обычаям. Мне хотелось создать конфликт между отцом и сыном – однако мне было сказано, что в Китае родителей чтят и уважают и что сын никогда не выступит открыто против отца. И вот я подхожу к ответу на ваш вопрос: этот культ уважения и почитания старших основан на философии конфуцианства, которая содержит ряд основополагающих для китайцев этических норм. При этом моя ассистентка, она же переводчица, призналась мне, что долгие годы не разговаривала со своим отцом, однако никогда не была с ним в ссоре – такой вот парадокс. Поэтому в фильме, после того как дед совершает ужасную ошибку и сын перестает с ним разговаривать, он все-таки не вступает с ним в конфликт.

- Ваш фильм – это история посвящения? Ведь внучке приходится пройти своеобразный обряд инициации?

- Это путешествие к корням. Дедушка отправляется в свое прошлое, а внучка открывает для себя, где все начиналось. Она знакомится с собой, настоящей, с миром, откуда тянутся ее корни, и этот мир, судя по всему, никогда не изменится. Для меня это своего рода путешествие, которое возвращает вас к своей внутренней сущности.

- Вы рассказали о семье, утратившей способность общаться – и научившейся делать это снова…

- Когда сын вновь заговаривает с отцом, исчезает напряженность в его отношениях с женой. Это так, потому что фильм очень китайский по восприятию – китайцы обсессивно относятся к гармонии в собственной жизни. А символом гармонии является целостность семьи. Кстати, внучка в картине становится неким посредником, с помощью которого восстанавливается единство семьи.

- На протяжении всего фильма вы рисуете портрет современного Китая, отличный от того, что предлагает нам китайский кинематограф...

- У любой реальности – множество лиц. К тому же я, разумеется, вижу вещи иначе, чем режиссеры, рожденные в Китае. Моя правда – тоже правда, хотя и другая. В моем фильме реальны пейзажи, реальны люди, реальны отношения. Мои герои – не фантазия и не карикатура, они – плод той реальности, в которой живут. Наверное, китайские режиссеры относятся к своей стране более критически, но я, чужак, не мог себе этого позволить.

- Ваш Пекин – это город небоскребов из стекла и стали. Таков ли он на самом деле?

- Да, это так, хотя самый современный китайский город – Шанхай. Пекин более эклектичен с точки зрения архитектуры. Кто построит самую высокую башню, тот станет национальным героем. Но я люблю современную архитектуру, поэтому выбрал то, что мне близко.

- Однако вы показываете Китай и как страну прекрасных ландшафтов – и это тоже все реже приходится наблюдать в современном китайском кинематографе…

- Я не считал себя вправе критиковать эту страну. Но я хотел предложить свою точку зрения. Я хотел обратить внимание китайцев на то, чем они могут гордиться, я хотел сказать им: не забывайте, что у вас есть прекрасная страна – так попробуйте сохранить ее! И еще я хотел сказать французам: Китай – не только страна с плохой экологией, нездоровой пищей и эксплуатацией рабочей силы, это красивая страна! Поверьте, туда стоит съездить и посмотреть своими глазами.

- «Соловей» – второй в истории французско-китайский фильм…

- …и первый, снятый французским режиссером. Всё, разумеется, упирается в финансы. Французским и китайским продюсерам пришлось выложить много денег – потому что у нас не было никакой государственной поддержки. Так что наше путешествие оказалось не таким уж легким.