«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
«Madam, I’m Adam»: музыкальные палиндромы
14.12.2014Лина Гончарская |
Великие композиторы – большие мастера по части звукового хулиганства. Утомленные собственной серьезностью, они вот уже восемь сотен лет водят публику за нос, придумывая интеллектуальные игры-головоломки. В этих играх музыка выворачивается наизнанку, пятится назад, отражается в себе самой. И если поверять гармонию алгеброй зазорно (учитывая опыт пушкинского супостата), то геометрией – в самый раз. Еще лучше поверять оной мелодию: вооружившись галантным представлением первого человека первой даме «Madam, I’m Adam» и задиристой фразой Мальвины про лапу Азора, музыканты выдают порой такие загадки-перевертыши, что мама не горюй. Так и не прояснив до конца вопрос о том, что это – шутка гения или некий научный эксперимент.
А теперь – с придыханием – о первом музыкальном палиндроме. Сочинил его французский остроумец Гийом де Машо аж в 14 веке, проделав самый настоящий фокус: в его рондо «Мой конец – мое начало» мелодия в каждом из трех голосов, отзвучав от начала к концу, повторяется – нота за нотой – в обратном порядке. Более того, музыку де Машо записал лишь частично, так что исполнителям предстоит самим дофантазировать текст, руководствуясь туманной авторской подсказкой: «В моем конце мое начало, в моем начале мой конец». Забавно, что первая часть фразы стала девизом Марии Стюарт, а вторую использовал Т.С. Элиот в поэме «Ист Коукер» из цикла «Четыре квартета» (навеян цикл, правда, не Гийомом де Машо, а поздними квартетами Бетховена).
Единожды выдуманная формула работает на ура: большим докой по части пятящихся мелодий стал в 17 веке Иоганн Себастьян Бах. В его цикле «Музыкальное приношение», сочиненном на тему, заданную прусским королем Фридрихом Великим, имеются и «Крабий канон», и «Зеркальный канон» – и оба не закончены. Причем умышленно: записав лишь партию одного голоса, исполнять которую можно было задом наперед, Бах предложил королю свои головоломки – и, таким образом, отомстил. К слову, в русском языке «крабий» прием известен под ласковым прозвищем «ракоход», ибо запечатлевает в музыке особенности походки сиих милых созданий.
Венские классики тоже преуспели в сочинении музыкальных ребусов: 47-я симфония Гайдна так вообще поименована «Палиндром», а его же трехголосный хор «О, Гармония, твой голос божественен» написан в форме зеркально-ракоходного канона. Моцарт пошел еще дальше – в скрипичном дуэте «Застольная мелодия для двоих» (иначе этот дуэт именуют Der Spiegel, «Зеркало»). Тут уж вообще непонятно, что в нотах является верхом, а что низом – их можно переворачивать как угодно. Оттого два исполнителя «Застольной» стоят лицом к лицу, а между ними располагаются ноты, которые они читают с разных сторон, причем один играет произведение с начала, а другой – с конца. Так что с точки зрения каждого исполнителя его «соперник» читает ноты вверх ногами.
В 19 веке моцартовскую эстафету подхватил Игнац Мошелес, автор пьесы-палиндрома «Путь мира»: играют ее тем же манером, от начала до конца, затем ноты переворачиваются вверх тормашками, и пьеса исполняется вновь – в обратную сторону. Мелодия при этом ничуть не меняется, более того, речь идет о пьесе без финала: дойдя до конца нотной страницы, исполнителю надлежит перевернуть ее и начать всё сначала.
Музыкальная эквилибристика подобного рода доводила порой и до курьезов, и до обид. Маэстро палиндромов Арнольд Шенберг с его додекафонией и ракоходными инверсиями вдруг возьми да сочини пародию на Стравинского в «Трех сатирах для хора», где Стравинский выведен под именем «маленького Модернского». Впрочем, невеликий ростом великий композитор Стравинский оказался великодушен: «я почти что простил его за то, что он написал очень гадкое стихотворение обо мне, поскольку он положил его в основу такого замечательного зеркального канона».
Кстати, композиторы вовсе не относились к палиндрому как к «заклятью двойным теченьем речи», как именовал его палиндроман Земного Шара Велимир Хлебников. Скорее, они видели в нем искусную, а порой и изощренную игру ума. Улавливатель музыки миров Пауль Хиндемит, к примеру, сочинил фортепианный цикл «Игра тональностей», где финальная постлюдия – не что иное как первая прелюдия, сыгранная задом наперед, да еще и вверх ногами. Более того: имеется у Хиндемита одноактная опера-скетч «Туда и обратно», где он превзошел не только самого себя, но и всех своих коллег. Собственно, он и создал-то оперу ради идеи зеркального обращения – и не только в музыке, но и в сюжете (!): начинается действие со сцены мирного утра двух любящих супругов, затем следуют сцены ревности, убийства и самоубийства, после чего всё раскручивается назад, заканчиваясь хэппи-эндом. Длится шедевр 10 минут 20 секунд, в партии каждого героя – по 12 слов, которые тасуются в разном порядке.
Что и говорить, в 20 веке палиндром буквально расцвел – и не только в додекафонной и серийной технике нововенцев (то бишь Шенберга, Берга и Веберна), и не только в опусах изощренного интеллектуала Хиндемита – но и в музыке Мессиана, Бриттена, Булеза, Бартока, Пендерецкого, Лютославского, Даллапикколы, Шнитке, Щедрина etc. Антон Веберн объяснял сей феномен на примере «магического квадрата», то бишь знаменитого латинского палиндрома-заклинания о сеятеле с плугом – SATOR AREPO TENET OPERA ROTAS, который можно прочитать одинаково во всех четырех направлениях: снизу вверх, сверху вниз, слева направо и справа налево. Что ж, поле и вправду должно перепахиваться, чтобы на нем выросло что-то новое. Как писал Людвиг Бусслер, «эти ухищрения давно бы вышли из употребления, если бы их не поддерживали великие музыканты, частью из каприза, частью же из желания выказать свою контрапунктическую ученость».
А вот от этого автора такого никто не ожидал: песня «Because» Джона Леннона – не что иное как «Лунная соната» Бетховена в обратной последовательности. Сам Леннон сходства не отрицал: дескать, лежал он на диване, слушал, как Йоко играет «Лунную», и вдруг попросил: сыграй-ка эти аккорды задом наперед. Она сыграла, и он сочинил «Because». Вслушайтесь в аккомпанемент.
Но знаете что? В поступке Леннона нет ничего предосудительного. Ибо, как писал Жан Кокто, «профессиональную тайну можно разболтать без всякого риска. Нужно ведь еще суметь ею воспользоваться». |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|