Новая книга царя Давида

Премьера нового спектакля театра «Гешер» выпала на мою личную эпоху размышлений на тему национальных мифов и значения исторической «правды». Чем больше погружаешься в изучение истории любого народа, тем чаще сталкиваешься с неудобными фактами, о которых тебе, предположим,  узнавать совсем не хочется. А хочется – блеска и доблести воинов, отпечатка Света на челе исторических фигур, мудрости тысячелетий. И только.

Стефан Гейм, автор романа «King David’s Report» (дословно «Доклад о царе Давиде»), по мотивам которого поставлен спектакль, родился в 1913 году в Германии, в еврейской семье. С юности отличался непокорным характером и ироничным нравом. В 1931-м был отчислен из гимназии за антивоенные стихи, в 1933-м удачно бежал из страны, не сулящей социальной справедливости и братства народов.

Гейм оказался в Соединенных Штатах, где защитил диссертацию и стал редактором еженедельника, по своим убеждениям близкого компартии США. Первый его роман, «Заложники», в котором воспевался героизм чешских борцов с нацистами, вышел в 1942 году и, как принято говорить, стал бестселлером. Гейм участвовал в военных действиях в рядах отдела дезинформации американской армии, после войны был отправлен в отставку за прокоммунистические настроения, в 1952-м отказался от своих наград и грамот в знак протеста против войны в Корее, иммигрировал в Чехию, а затем и в родную Германию, в ГДР. Поначалу его приняли с распростертыми объятиями, как борца против нацизма и империализма, однако в 1956 году власти сочли его роман неугодным – отныне Стефан Гейм мог публиковаться только на Западе. Книга «King David’s Report» вышла в 1973 году в США.

Спектакль «Книга царя Давида» переносит во времена расцвета Иудеи. Царь Соломон принимает «соломоново» решение о необходимости составления жизнеописания своего отца Давида, правдивого и единственно верного. Для этого он вызывает ко двору Ефана, сына Гошайи, историка и писателя из Езраха, коему надлежит «тщательно отобрать и целесообразно использовать все имеющиеся материалы об удивительной судьбе и т. д. усопшего царя Давида, особенно те, что удостоверяют его великую любовь и предрасположенность к своему любимому сыну и престолонаследнику царю Соломону». Как и роман, спектакль построен в форме некоей пирамиды,  в основе которой лежит работа историка Ефана и сопровождающее ее смятение. Ефан находится между молотом и наковальней: комиссией во главе с Соломоном, с одной стороны, и противоречивыми «показаниями» опрашиваемых им свидетелей жизни царя Давида, с другой. Героический эпос, которого ждут от Ефана Соломон и придворные, не увязывается с шокирующими свидетельствами таких персонажей, как, например, Мелхола (Михаль), ныне престарелая дочь царя Саула, первая жена Давида.

Постановка Евгения Арье сочетает в себе несколько стилей – как сценических, так и литературных; историк Ефан – не наш современник, он – часть социума и микрокосмоса древней Иудеи; поэтические аллюзии к псалмам и Песне Песней вводят зрителя в состояние отрешенности от настоящего,  а неоднозначность содержания бьет по голове.

«Лилит, любимая, принеси мне чашу вина, что хранится в холодном погребе, дареного царем красного вина, из царского виноградника в Ваал-Гамоне. Лилит, любимая моя, чьи груди как двойни молодой серны, мы поедем в Иерусалим, там я куплю тебе узорчатое платье, какое носят царские дочери, и сладко-ароматных духов, и там я потеряю тебя. Принеси мне вина». Ефан едет в Столицу с любимой женой и… любимой наложницей Лилит. Факт, наталкивающий на мысль, что неверно, быть может, было бы судить об исторической «правде», смотря на происходившее тысячи лет назад взглядом человека 21-го столетия. Поэтому стоит взять с пыльной полки, кроме книг и документов, напоминание о прежних укладах и мерилах благочестия, претерпевших огромные изменения за прошедшие века.

Нельзя не отметить троицу прекрасных гротескных персонажей – лицедеев, появляющихся на сцене несколько раз и каждый раз – с яркой репризой-инсценировкой случаев из жизни Давида: истории Давида и Голиафа (рыжий пастушок, залепивший камнем в глаз огромному филистимлянскому верзиле, заставляет зал трястись от хохота), «высоких» отношений  Давида и Вирсавии и других.

- Расскажи-ка, – продолжал начальник, – какими ты изобразил их. Избранным народом, который следует заповедям Господа, Его закону, или же тупицами и злодеями?
- Народ, – ответил я, – источник как добра, так и зла.

Как известно, «человек велик легендой, создаваемой о нем». Устное слово исчезает, испаряется в пространстве, прописная буква же прячется, скрывается порой от нас веками, но зачастую обретает новую жизнь, а то и не одну. И вот тогда рождаются вопросы. Археологи обнаруживают доказательства существования культур, исторических фигур и культов, подчас противоречащих прописанной истории. Так же, например, историки Библии (Ветхого и Нового завета), на протяжении десятилетий принимавшие святые тексты за достоверную базу и искавшие исключительно доказательства описываемых событий, в какой-то момент признали, что жизнь куда менее однозначна, а реальные события зачастую идут вразрез с изображенными на бумаге.

Спектакль вовлекает нас в игру сомнений – а может быть, Давид и другие ярчайшие персонажи человеческой истории были на самом деле харизматичными бандитами и деспотами? И если так, то, предположим, поселит ли это в душе человека верующего неуверенность в существовании Б-га – или мысль о том, что у него имеются отличные от наших нравственные критерии при выборе своих «помазанников»?

Как бы то ни было, Ефан – верующий иудей, на которого ложится неподъемный груз написания Правды. Он рвет на себе одежды и взывает к Господу, моля об избавлении от мук и метаний между Истиной, угодной Двору – и Истиной в воспоминаниях свидетелей событий. А где, она, Истина? Свидетели на суде, понятые есть истина? Документы, найденные в саркофагах и глиняных сосудах – истина?

Стремление к Истине является, кажется, чертой всякого мыслящего человека. Ефан понимает, что не может угодить Соломону – уж слишком тяжелы «показания» людей, слишком остекленевши глаза жертв деспотического режима Давида. Он вынужден признаться в этом царю, и тогда Соломон приговаривает Ефана к смерти «через замалчивание; ни единое слово его не должно стать известным народу – ни устное, ни записанное на глиняных табличках или пергаменте; его имя надлежит забыть, словно он никогда не рождался на свет и не написал ни единой строки».

Напомним, что и роман Гейма стал отчасти пророческим – страна, за социалистический строй которой автор романа боролся с юности, исключит его из Союза Писателей, фактически предав анафеме. Романы свои он продолжит публиковать в США, ФРГ и других капиталистических (читай: вражеских, империалистических) странах. И еще одно обстоятельство не могло не обратить на себя внимание. Помните старый советский анекдот? Американец говорит русскому: «У нас – свободная страна. Я могу встать перед Белым Домом и крикнуть, что Рейган – подлец. И мне за это ничего не будет!» «Ну и что, – парирует русский, – я тоже могу выйти на Красную Площадь и закричать, что Рейган – дурак. Мне за это тоже ничего не будет!»

Хорошо все-таки, что в государстве, ожившем спустя тысячелетия после обсуждаемых в спектакле событий, можно выйти на сцену и сказать: «Давид-то наш был деспот и ирод. Он насиловал, убивал и грабил!» И не получить за это, как минимум, демонстрацию «оскорбленных чувств верующих» под окнами театра. Ведь и такое,  я слышала, бывает… в некоторых странах.

Изгнанный из Иерусалима историк Ефан пишет: «Когда мы пересекли Кедрон и поднялись на противоположный высокий берег, я задержался, чтобы бросить последний взгляд на град Давидов. Он простерся предо мною, раскинувшись на своих холмах, и я хотел было проклясть его, но не смог, ибо великое сияние Божье лежало на утреннем Иерусалиме».

Хотите, считайте это иронией судьбы, хотите, нет, но умер Стефан Гейм внезапно от сердечного приступа в Иерусалиме, который посетил впервые ради литературной конференции в 2001 году.