Флейта Динь-Динь

В Израильской опере состоялась премьера заезжей «Волшебной флейты» из Komische Oper Berlin. Той самой, знаменитой – и у нее на то есть все основания

Если б кто-нибудь мне сказал, что alter ego Папагено станет кот, я б ни за что не поверила. Хотя кто, как не кот, настоящий птицелов?
Мультяшный черный кот, созданный воображением аниматора-гения Пола Барритта, неотступно следует за моцартовским простаком и даже защищает его от моностатосовых церберов.
А кто такая, по-вашему, Волшебная флейта? О, это голенькая озорная Динь-Динь, залетевшая в гости к Моцарту из сказки про Питера Пена, вокруг которой порхают ноты.
А папагеновы колокольчики? Они таятся в ходячем розовом чемоданчике, и когда тот открывается, выстраиваются в хоровод и пускаются в пляс – на пухленьких ножках в чулочках с подвязками и розовых туфельках на каблучках.
А Царица ночи? О, это жуткая паучиха, точнее, скелет паучихи, которая своими длиннющими лапками-ножами объемлет все вокруг – юнгианский ночной кошмар.

Используя визуальные подсказки «золотого века» немого кино, авторы постановки превратили Тамино в Гарольда Ллойда, Памину – в Луизу Брукс (вряд ли кто не опознает культовый «боб Лулу»), Папагено – в Бастера Китона, а мавра Моностатоса – в первого кровососа немого кино, Носферату. Симфония ужаса – чудища, церберы и прочее зверье – прилагается. Ну и, разумеется, Зарастро – мудрец в цилиндре, смахивающий на первого мастера кинематографической магии Жоржа Мельеса, чьи владения явно позаимствованы из «Хранителя времени». У него уже свое зверье, сплошные  механизмы, с обезьянками ацтекских масонов во главе.

Бедняга Тамино поначалу едва не угодил в паутину – еле ноги унес. Зато благополучно угодил в брюхо дракона, вместе с другими несчастливцами – аниматоры подробно демонстрируют нам останки всяк туда попавших (титр в это время заботливо поясняет: In Dragon's Stomach). Вообще скелетов тут не счесть, но все равно весело – Komische Oper как-никак.

Живые певцы и анимированные персонажи действуют тут на равных. Вот только всякий раз сердце замирает, когда певцы появляются на крошечных приступочках где-то вверху стены, как это случается в самом начале с троицей чудесно спетых дам из свиты Царицы ночи (с берлинским кабаре в бэкграунде – длинные мундштуки, шляпки и розовые слоны); или то и дело с грустной Паминой; или с Папагено, который даже на верхотуре умудряется почесать шейку коту; или, в самом конце, с Папагеной  в образе безвкусной балерины в желтом оперении; или, на протяжении всего действа, с тремя крылатыми пажами в образцовых белых гольфиках – путеводными звездами Тамино и Папагено. Все персонажи-люди встроены в динамичные анимированные картинки, порою фрагментарно – чаще всего к ним прилагаются комичные ножки (особенно забавно выглядят пухленькие женские у монстров), пляшущие или бегущие. Сами же исполнители стоят неподвижно, они будто приклеены к стене или к сцене, хотя вы этого вовсе не замечаете, ибо вокруг творится невообразимое. Летают красные губки и сердечки, бабочки, цветы, скелеты, цыплята жареные, часовые механизмы, всевидящие ока, рычаги, шестеренки, взрываются бомбы из комикса, розовые девочки-слоны выплескиваются из коктейльных бокалов, озоруют красные драконы, прихрамывают утки, и совы сидят на ветвях, а когда встают, оказывается, что у них тоже девичьи ножки на каблучках.

В общем, «Волшебная флейта» в Израильской опере – вселенная юмора и всяческих проказ. Еще бы, ведь потрудились над ней режиссер-оригинал Барри Коски, худрук Komische Oper Berlin, и парочка затейников из Лондона – художники Пол Барритт и Сьюзан Андрейд из компании «1927». Именно в том, 1927-м году, если помните, появился первый звуковой фильм, «Певец джаза» (про кантора и наш с вами народ, между прочим). В подобной эстетике и выдержана фантастическая постановка «Волшебной флейты», разве что речевых реплик нет совсем: привычные для зингшпиля апарты и разговорные диалоги визуально заменены интертитрами, как в немом кино, а аудиально – интерлюдиями: дирижер Нимрод Дэвид Пфеффер периодически становится пианистом и исполняет Фантазии Моцарта до минор и ре минор.

Дивный лирический тенор-американец Аарон Блэйк (столь полюбившийся мне в прошлогодней партии-роли Альмавивы из другого оперного кино) идеально подходит для партии Тамино, а незаурядное комическое дарование и красивейший баритон израильтянина Одеда Райха – для образа Папагено. Восхищает Памина в исполнении Аллы Василевицкой (как же дивно она поет!), и все три дамы (Элинор Зон, Таль Бергман, Хагар Шарвит), и все три путеводных мальчика, они же три гения храма (Наоми Бен-Шахар, Софи Сахано, Майя Бен-Давид), и два бородатых жреца (Ошри Сегев и Яир Полищук). Хорош Моностатос – американский тенор Энтони Уэбб, удивителен Зарастро – украинский бас Тарас Бережанский, исполнивший арию «O Isis und Osiris» словно арию Гремина, и совсем уж далека от моцартовского стиля (даром что из Австрии) Беате Риттер – Царица ночи, вылитая Maman матриарха современной скульптуры Луиз Буржуа. Несмотря на мелкие огрехи, в целом все звучит изумительно, в особенности терцеты, квартеты и квинтеты. И, конечно, абсолютно моцартовский оркестр во главе с Нимродом Дэвидом Пфеффером – скажите на милость, случалось ли когда-либо в истории оперы, чтобы дирижер сам играл на рояле?

Но самое главное во всем этом – изысканный вкус: при всей пестроте и изобретательности мультимедийное действо не становится аттракционом, ибо очень уж тут все эстетски сделано. И Моцарту такое очень идет.

Фото: Йоси Цвекер