home
Что посмотреть

«Паразиты» Пон Чжун Хо

Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности. «Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.

«Синонимы» Надава Лапида

По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.

«Frantz» Франсуа Озона

В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу. 

«Патерсон» Джима Джармуша

В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.

«Ужасных родителей» Жана Кокто

Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.

Новые сказки для взрослых

Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Что послушать

Kutiman Mix the City

Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.

Видеоархив событий конкурса Рубинштейна

Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.

Альбом песен Ханоха Левина

Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина «На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
Что почитать

«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса

...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.

«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада

Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.

Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.

«Комедию д'искусства» Кристофера Мура

На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».

«Пфитц» Эндрю Крами

Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.

«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти

Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.

«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая

«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Что попробовать

Тайские роти

Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.

Шомлойскую галушку

Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.

Бисквитную пасту Lotus с карамелью

Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.

Шоколад с васаби

Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.

Торт «Саркози»

Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.

Джошуа Саймон: «Я был принцем тель-авивской богемы, а стал марксистом и коммунистом»

01.05.2016Лина Гончарская

Самый молодой музейный директор в истории Израиля Джошуа Саймон – марксист, коммунист, революционер, поэт, бунтарь, аристократ, пролетарий, интеллектуал, транссеттер etc. К тому же выдающийся борец с истеблишментом, гаджетами и буржуазными излишествами. Так что если вас интересует, как выглядит тель-авивский дендизм в его благородной эстетической ипостаси, взгляните на Джошуа. Уайльд наверняка заметил бы, что «в нем обнаруживается философ, скрытый под внешностью денди». Это когда внутренний строй личности важнее, чем внешний. И когда этот внутренний строй диктует слегка маргинальный кодекс поведения, а его носитель пытается быть одной крови с самой разномастной публикой. Носитель, к слову, носит «антибуржуазное» тело, чаще всего прикрытое одеждой разночинца, и нарочито неказистый телефон – он ведь презирает гаджеты. 

Джошуа Саймон выпускает поэтический альманах «Ma'ayan» («Источник»), в первом же номере которого был опубликован автобиографический текст под названием «The Prince» («Принц»), исследующий его жизнь и взгляды на мир от А до Я. Написал две книги, «Неоматериализм» и «Соединенные Штаты Палестина-Израиль». Снял несколько фильмов, в том числе мокьюментари «Радикалы», где зафиксировал группу вооруженных аэрозольными баллончиками молодых людей, распыляющих на Стену Плача слово jerUSAlem. Частенько отправляется вплавь по волнам своей памяти – ибо эта память заслуживает того, чтобы стать коллективной. Ратует за неокончательность выводов и свято верит в победу коммунизма.

Четыре года назад Джошуа, он же Иешуа (как водится, в возрасте 33 лет) был назначен директором и главным куратором бат-ямских музеев MoBY. С той поры искусство в Бат-Яме враз обрусело – на первой же выставке художников восточного блока «Культ карго» внешние стены MoBY покрылись кириллицей, а на форзаце книжки-каталога чья-то типографская рука залихватски начертала «Старому другу на добрую-добрую память». Этим дело не ограничилось: главный хранитель музея создал некий формат, который то и дело клонится в русскую сторону. К примеру, сейчас там проходит выставка «Дети хотят коммунизма».

- Джошуа, откуда у вас такая любовь к русскому искусству?

- Скорее, это любовь к русскому коммунизму. Меня крайне занимает всё, что происходило в Советском Союзе, и еще более занимает то, что могло произойти. Иначе, меня интересуют альтернативные пути построения и развития коммунистического общества – пусть даже в отдельно взятой стране. Ведь и у Троцкого, пророка коммунизма, и у Александры Коллонтай, идеолога «свободной любви», были идеи, которые так и не осуществились.

Что же касается русского искусства, то с ним бат-ямский MoBY связан самым непосредственным образом: мы располагаем прекрасной коллекцией Иссахара-Бер Рыбака, художника киевской «Культур-Лиги» и одного из главных идеологов этого объединения (вторым был Борис Аронсон). Напомню, что речь идет о десятых годах прошлого столетия, и что Рыбак был истинным революционером, жаждавшим создать новое еврейское искусство. А может, и создавшим его в своих детских иллюстрациях – таким вот радикальным способом. После разгона культур-лиговцев Рыбак переехал в Берлин, потом в Париж, стал еврейским сюрреалистом, но главное заключается в том, что вдове художника удалось сохранить его работы во время нацистской оккупации. После войны она переехала в Израиль, и в 1962 году передала картины супруга специально созданному музею «Бейт Рыбак», «Дом Рыбака» – ныне это один из трех подведомственных мне бат-ямских музеев. Кстати, «Бейт Рыбак», как и музей современного искусства MoBY, находится в квартале Рамат-Йосеф, где 50% населения составляют русскоязычные жители.

- А в вашей личной генеалогии не наблюдается русских корней?

- Увы, среди моих предков нет выходцев из Российской империи или из Советского Союза. По отцовской линии (мой отец родился в Иерусалиме в 1913 году) я потомственный житель Ближнего Востока аж в 17-м поколении. К примеру, мой дед со стороны отца продавал земельные участки, но проиграл все свои деньги в Александрии – он был азартным игроком. Мой дядя был послом в Египте, другой дядя торговал антиквариатом в близлежащих странах. А дед и бабка со стороны матери пережили Холокост, ее дед был главным раввином Чехословакии. Однако душой я, очевидно, родом из России, ибо мне до чертиков хочется знать, что там происходило, особенно в 20 веке. И прежде всего мне хочется осмыслить дуализм, который существовал в Советском Союзе – ведь там было много замечательных вещей и было много плохого. Видимо, советские вожди считали, что для того, чтобы сделать что-то хорошее, надо прежде сделать что-то плохое. В этой связи вспоминается парижская речь Брехта 1935 года, где он заметил: «Нужно обладать мужеством, чтобы сказать – вы побеждены не потому, что защищали доброе дело, а потому, что оказались слабыми». Многие люди в Советском Союзе утратили способность видеть иную реальность – не исключено, что именно оттого коммунизма там так и не случилось. Я же считаю, что главное – увидеть горизонт. Горизонт коммунизма. Помните, как в книге Берешит? «И создал Всесильный пространство, и разделил между водою, которая под пространством, и между водою, которая над пространством; и стало так». Бог разделил небо и море, появился горизонт – и, соответственно, перспектива. А когда есть перспектива, есть возможность делать какие-то вещи. С другой стороны, с коммунистического горизонта можно взглянуть и на вещи, происходящие сегодня. 

- О, это супертема: Ветхий Завет как один из источников, из составных частей коммунизма. Надо будеть осмыслить на досуге... То есть вы – целиком и полностью за коммунизм?

- Безусловно! У меня была группа школьников, с которой я занимался (их родители репатриировались из Советского Союза), и однажды я сказал им: отправляйтесь домой и спросите у родителей, что было в Советском Союзе хорошего. Они вернулись и исписали всю доску – греющими душу воспоминаниями о бесплатном образовании и жилье, бесплатных кружках и бесплатном медицинском обслуживании, отдыхе в санаториях и декретном отпуске... Коммунистическая перспектива позволяет понять многие вещи и оценить их под новым углом зрения. Можно иронизировать по этому поводу, но когда ты начинаешь вдумываться, ты понимаешь, что коммунизм нельзя не любить. Я, к примеру, верю в коммунизм и считаю себя его частью.

- Насколько мне известно, вы еще и марксист?

- Определенно. Я приветствую любые виды борьбы за освобождение, включая рок-н-ролл, феминизм, солидарность трудящихся, права человека, права секс-меньшинств – все они, так или иначе, конвертируются в борьбу за равноправие. И, с другой стороны, пытаются приноровиться к требованиям рынка. Сегодня тот же феминизм, к примеру, превратился из теории в насущную необходимость: если когда-то семье хватало заработка мужа/отца, сегодня женщине необходимо работать, иначе семье не прожить. Так что женщины неизбежно вышли на рынок труда – в связи с переизбытком дешевых товаров из бывших колоний и эрозией заработной платы. То же самое – с белой американской молодежью и рок-н-роллом, с черными в Америке и прочая. Всё это легко понять, если внимательно вчитаться в труды Маркса и Энгельса. Так что да, я коммунист и марксист.

- Десять лет назад вас называли «принцем тель-авивской богемы», вы курировали модные выставки в модных галереях. И были снобом, наверное… Каким образом вы – тель-авивец – смогли уместить в небольшой «периферийный» музей все свои планы? Ведь по сравнению с городом-без-перерыва Бат-Ям – сонное царство.

- Да, но не забывайте, что MoBY – это прежде всего музей современного искусства, и он фигурирует на разных художественных картах. На самой абстрактной карте мы – часть мира искусства, которое может быть выставлено в любом музее мира. К примеру, нынешняя выставка, «Дети хотят коммунизма», будет экспонироваться в Киеве, Любляне, Праге, Варшаве, Афинах. С другой стороны, музей действительно расположен в спальном районе Рамат-Йосеф в городе под названием Бат-Ям. Однако я люблю приводить такой пример: на улице Саламе, 60 в Тель-Авиве находится филиал Академии искусств и дизайна «Бецалель». И оттуда до Тель-Авивского музея искусств точно такое же расстояние, как до бат-ямского музея MoBY! Те же шесть километров. А на общественном транспорте сюда можно даже быстрее добраться. Так что с физической точки зрения местоположение музея – не такая уж периферия. Хотя, когда мы пытаемся выставлять слишком уж концептуальные вещи, население района смотрит на нас свысока: вы нам покажите тех, кто умеет рисовать! У каждой группы населения – свои стандарты, свои представления относительно того, что такое искусство. Поэтому нам приходится сопровождать подробными комментариями экспонаты концептуальных выставок, дабы никто – ни зритель, ни мы, кураторы – не испытывали чувства неполноценности. Вы можете подумать, что все эти пояснительные тексты – не что иное как кураторские костыли, но я возражу: нет, это акт гуманизма.

- Этимология слова «куратор» довольно любопытна, оно происходит от латинского слова «кураре», что означает «заботиться». В римские времена это подразумевало заботу о банях, в средневековье – заботу священника о заблудших душах, и только в 18 веке начало означать присмотр за коллекциями произведений искусства и артефактами. Что входит в это понятие сегодня?

- Кураторство в моем понимании – это совсем не развешивание картин на музейных стенах. Это лаборатория идей. Это междисциплинарные проекты, включающие лекции, кинопоказы, работу с молодежью и так далее. Это создание некой теплицы, где прорастает что-то новое, где что-то рождается, а не умирает, как в большинстве музеев, которые давно превратились в кладбища культуры. Или, в лучшем случае, в сборище артефактов, каждый из которых является прежде всего материальной ценностью, то есть товаром. Что мне, противнику общества потребления, как вы понимаете, совсем не близко. Произведение искусства утрачивает свое значение в момент его приобретения – я бы даже сказал, в какой-то степени оно становится мусором. И цель искусства – поглощать излишки. Впрочем, тут можно пойти еще дальше и сказать, что и создание произведения искусства начинается с купли-продажи – художник ведь покупает краски, кисти, холсты… Или с того же мусора: ведь всё это может купить кто-то другой, выбросить на помойку, и художник там эти сокровища случайно обнаружит и использует. Мне же крайне не хочется, чтобы музей современного искусства, каковым является MoBY, превратился в свалку цивилизационных отходов.

- Вы делали докторат в Англии, жили в Америке, но вернулись. Почему?

- Действительно, Элишева, моя жена, училась в Йельском университете, а я получал докторскую степень в Лондоне. Отчего мы решили вернуться? Тому есть множество причин. Во-первых, у нас здесь семьи. Во-вторых, и в-главных, Израиль – это место борьбы. Я недоволен многими вещами, которые здесь происходят. И я чувствую, что должен их изменить. У молодых израильтян часто возникает желание жить в другом месте – где угодно, но в другом, они росли на американских фильмах и на европейской музыке. Мои ровесники подвержены некоему меланхолическому ощущению, что всё, что у тебя есть – это то, чего у тебя нет. Добавьте к этому ощущение того, что Израиль – это провинция. Однако это делает нас более любопытными. Тем более меня, человека с гиперактивной гражданской позицией.

- Ну, вы, по сути, культурный партизан. Вы курировали выставку «Эстетика террора», вы готовы выйти на баррикады и защищать рабочих от произвола, а попутно читать им стихи в мегафон… Откуда в вас эти замашки революционера? Маргинала?

- Да уж не знаю… Я всегда был таким. Мы с приятелем уже 11 лет выпускаем поэтический альманах, называется он «Ma'ayan» («Источник»). В 2005 году минимальная заработная плата в Израиле составляла 17 шекелей в час – и мы продавали каждый номер журнала за 17 шекелей. В то время как другие поэтические сборники и журналы стоили 69 шекелей. Идея заключалась в том, что поэзия должна достичь киосков. Что она должна выйти на улицы – но не опроститься до уровня улицы, а поднять улицу до своего уровня.

То же самое с музеем: мы устраиваем концептуальные выставки, но пытаемся сделать их как можно более интерактивными. Поэтому 50% нашей деятельности сегодня – это мастер-классы, лекции, образовательные программы, которыми руководит Меир Тати. Мы много работаем с малообеспеченными группами населения, со школьниками – можно сказать, что мы усыновили несколько близлежащих школ. Вы видели, что музей примыкает к водонапорной башне? Это самое высокое строение в Бат-Яме. И это очень символично: в городе решили, что точно так же как городу нужна проточная вода, ему нужно течение искусства. Музейный комплекс MoBY – это грунт, подпочва, основа основ.

- Как говорил Ленин, «Искусство принадлежит народу».

- И я восхищаюсь этой фразой! Иначе у нас, у музеев, не может быть права на существование. Искусство становится все более декоративным, все более коммерческим; но, с другой стороны, есть «народное» искусство, которое может помочь нам в повседневной жизни, чему-то научить. Как, к примеру, вы можете объяснить феномен Ким Кардашьян? Исключительно стахановским движением, ударным трудом.

- Ким Кардашьян? Стахановским движением?..

- Да, именно – у нас недавно была лекция на эту тему. Ведь кем были стахановцы? Новыми героями, передовиками производства и перепроизводства, которые били все рекорды популярности. Как говорил Сталин, «стахановцы – это новые люди, которые полностью овладели техникой своего дела, оседлали ее и погнали вперед». Критики стахановского движения скажут, что всё это было ложью, притворством, показухой. Но это действительно было, и люди действительно переживали экстаз от своей работы, и наслаждались ею. Равно как и возможностью остаться наедине с машиной.

- Эта тяга к машинопоклонничеству довела до того, что Шостакович написал индустриальный балет «Болт». Где все плясали вокруг машины – вредитель делу пролетариата сломал станок, в злодеянии обвинили отчего-то ударника-стахановца, но потом станок починили, и все закончилось хорошо. Музыка, кстати, была прекрасной, Дмитрий Дмитриевич вовсе не халтурил, сочиняя опус на производственную тематику. Как не халтурил Дейнека, изображая пролетарское атлетическое тело, по сути – тело-идеал. Но идеал этот сформирован теми же отношениями между телом и машиной, которые Борис Гройс называет квазисимбиотическими («аллегория телесного бессмертия – это аллегория бессмертия машины, которая может выйти из строя, но не может умереть»).  

- Вот вам и доказательство верности коммунистических принципов. Да и вообще, мир живет по их законам, сам того не подозревая. К примеру, в Советском Союзе огромное значение уделялось спорту и здоровому образу жизни. Возьмите плакаты любого периода, от конца 1940-х до 1970-х: «Мы спортивная семья – папа, мама, брат и я!», «Все на лыжи!» и так далее. Ну и как вы думаете, откуда так много марафонов? В любом большом городе, в том же Тель-Авиве? Это ведь тот же физкульт-привет, разве что у нас не сдают нормы ГТО. И относятся к этому с иной идеологической позиции. Дескать, я сам решаю, что мне делать, как использовать свои возможности. Общество не может указывать мне, как поступить, зато передо мной все дороги открыты. Единственное, что мне требуется, это победить себя, свое «не хочу». Это идеология неолиберализма. Но у любого марафона есть спонсоры. Таким образом, участвуя в марафонах, я превращаюсь в товар, в живую рекламу. И участвует в этом не только мое тело, но и моя душа. Вроде марафон – это не обязаловка, не приказ босса, я сам по доброй воле бегу, но получается, что я невольно играю в чужие игры. Мастер подобных параллелей Борис Гройс об этом тоже писал – о том, что спорт в Советском Союзе был мимесисом индустриального труда, а спортивное тело – мимесисом машины, и что в финале этого миметического процесса само тело становилось машиной. А современный спорт глорифицирует это преобразование, оттого современные марафоны нужно осмысливать исключительно в тех, старых понятиях. То есть понятиях, почерпнутых из Большой советской энциклопедии – одного из главных экспонатов наше выставки. Тогда, глядя в прошлое из будущего, мы поймем, что нынешняя эпоха серийности и воспроизводимости ничем не отличается от той, о которой мы только что говорили, ибо сегодня, для того чтобы выжить, человек опять-таки должен уподобиться машине. То же диалектическое мышление позволяет понять, что после 1990 года произошел синтез – но не демократии и социализма, а капитализма и полицейского государства. После 2011 года стало окончательно ясно, что демократия и капитализм находятся по разные стороны баррикад. Раньше были социалистические полицейские государства – и капиталистические демократии. Сегодня полицейские государства становятся капиталистическими, а социализм приближается к демократии. В мире царит неравенство, хотя все чувствуют себя равными – совсем как в игре «Монополия».

- Пока этот самый мир шамкает вставными челюстями, прикрываясь высокими технологиями и прочими виртуальными штучками, искусство всё больше коммерциализируется, удаляясь от искомого коммунизма семимильными шагами. Что вы можете предложить в данной ситуации?

- Наша выставка «Дети хотят коммунизма», посвященная 99-летию Октября – не только о прошлом, ведь 99 лет  – это еще не 100, а значит, это неоконченная история. Так что не всё еще потеряно. Мы сейчас затеяли проект об интернете в Советском Союзе, в частности, о легендарном Институте кибернетики в Киеве. И, соответственно, о других моделях развития экономической реформы 1965 года – реформы Косыгина, на Западе известной как реформа Либермана. Многие, кто работал над этими проектами, живут сегодня в Израиле или сотрудничают с нашим музеем издалека. К примеру, Алексей Радинский, исследователь из киевского Центра визуальной культуры, снимает документальный фильм о коммунистических обещаниях позднего социализма, о советской всемирной паутине. Надеюсь, что вскоре он покажет его у нас, а потом мы устроим дискуссию на тему «что могло быть – и что еще может быть с коммунизмом». Иначе наступит антикоммунизм, и все мы будем питаться диоксидом углерода. У нашего мира – однобокий взгляд на мир, уж не сочтите за тавтологию. В Советском Союзе люди умели читать между строк – а теперь разучились. Вообще разучились читать книги, как у Брэдбери и Трюффо в «451º по Фаренгейту». Так что наша задача – напомнить заблудшему человечеству о том, что у мира были и другие перспективы. В том числе у искусства.

Фото автора

P.S. 15 декабря 2017 года Джошуа Саймон объявил о своем уходе с поста директора и главного куратора бат-ямских музеев MoBY. Печалит, но факт. Ныне он проводит свою последнюю моби-выставку, тоже под слегка коммунистическим лозунгом, как и все прочие: «Настоящим мы провозглашаем»


  КОЛЛЕГИ  РЕКОМЕНДУЮТ
  КОЛЛЕКЦИОНЕРАМ
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
ГЛАВНАЯ   О ПРОЕКТЕ   УСТАВ   ПРАВОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ   РЕКЛАМА   СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ  
® Culbyt.com
© L.G. Art Video 2013-2024
Все права защищены.
Любое использование материалов допускается только с письменного разрешения редакции.
programming by Robertson