Тайна первичного звука

Музыкальный антиквариат в утробе Рамат-Авива: день первый

На старинном инструменте можно сыграть двухминутную пьесу – а потом битых пять минут его настраивать.

Целых три дня, которых в сознании расположилось гораздо больше, в Центре Рабина в Рамат-Авиве проходил фестиваль early music Абу-Гош. Было это в той, другой жизни, до субботы 7 октября. Сразу перед нею было. И были те три дня проведенными в раю.

Священнодействовали тут и там всякие люди эпохи Ренессанса, невесть как залетевшие в эпоху безобразного; не с пустыми руками, а с искомым прекрасным из раньшего времени. Ведь музыканту надобно быть поэтом, либо никем не быть вообще. Не музыкантом, во всяком случае.

Алон Харари, редкого обаяния человек-контратенор, да к тому же новый продюсер фестиваля Абу-Гош, явил в тандеме с худруком Амитом Тифенбруном нечто музыкально-прекрасное. Вполне себе в духе Ганслика – ахъ какого влиятельного критика Вены эпохи феакейства, еврея и эстета. Тот, если помните, в одноименном труде задался вопросом о сущности прекрасного въ музыкѣ и указал, что «это прекрасное есть исключительно музыкальное; оно заключается в силе звуковъ, прямо и неотразимо дѣйствующихъ на наши нервы, и ихъ художественномъ сочѣтании – и потому не зависимо от содержанiя, влагаемого извнѣ». Так-то оно и случилось – без всякого влагаемого извне, исключительно из беспримесных звуков состоящее. Уникальными музыкантами создаваемое, средь которых израильтян было более всех – но услышать их можно только на подобных фестивалях, чаще – за рубежом; наши репертуарные институции отчего-то игнорируют выдающихся людей.

Каччи и мадригалы, фроттолы и тарантеллы, музыка, написанная в 16 веке и обнаруженная только два года назад в Пезаро – итальянский тенор, исполнитель барочной музыки, актер и музыковед Марко Бизли с итальянским же лютнистом Франко Паваном доподлинно воссоздали смысл Б-жественного – ну не скажешь иначе, и все тут. Исполняли они, как поведал Марко (на этом фестивале все музыканты сами вели свои концерты, рассказывая об интересном), маленькие песни с большим смыслом. В них, сказал Марко, 99 процентов любви. Amore.

 Песни были венецианские и неаполитанские (Марко Бизли родом из Неаполя), мелодии были дивными, стихи тоже – музыкальнейшие тексты Данте и Петрарки. Сначала Марко просто зачитывал стихи без музыки – ибо те и были сама музыка; затем они же звучали под аккомпанемент лютни. В какой-то невпопадный миг в них вторгся аккомпанемент чьего-то невыключенного мобильника. «Пожалуйста отключите телефоны, – улыбнулся Марко, – вы не попадаете в тональность».

Голос у Марко из раньшего времени абсолютно, затрудняюсь даже сказать, существует ли в природе нечто подобное; храмовый голос, нездешний. Звуки, им производимые, самого возвышенного свойства – если б фонометрограф Эрик Сати решился его взвесить, все бы ахнули.

Для многих композиторов Проторенессанса и Возрождения тексты писали неизвестные поэты; и лютневые миниатюры частенько сочиняли анонимы. Но была еще избранница Феба и Аонид Вероника Гамбара, графиня Корреджио – итальянская поэтесса эпохи Ренессанса, кропавшая вполне изящные сонеты. Вдвойне изящные, если послушать их в исполнении Марко Бизли.

«Мы берём камень и на его основе строим храм», – сказал Марко.

Zeffiro spira, пел он, проливая поверх текстов ровный слой dolce; иногда dolce было несколько, как пропитанных кремом слоев тирамису –  скажем, в сонете Петрарки о том, что чувствуешь, когда влюблен, или в Per fuggir d'Amor le punte Маркетто Кара – одного из самых известных сочинителей фроттол, наряду с Бартоломео Тромбончино и его Dolci ire, dolci sdegni, и в тарантелле на бис – о том, как она красива, una donna bellissima. Dolce и amore были скрыты даже не в звуке – а, скорее, в мерцании и свечении его вибраций.

Лютнист Франко Паван, подыгрывавший Марко и тогда, когда тот не пел, а читал стихи-песни, сыграл вдруг ричеркар Винченцо Капиролы фа минор – с тем же изящно переданным отчаянием, что не в звуке, а за его пределами. Кстати, именно он, Паван, в 2021 году лично отряхнул все упомянутые композиции от пыли семейного архива – включая первое современное исполнение Бартоломео Тромбончино.

Иные стихи искусно маскировались под песни, хотя на самом деле были новеллами и повестями – в рассказе им явно пришлось бы тесно. А Марко порой оборачивался сказителем в самом незатасканном смысле этого слова; ну и актером тоже – ведь во времена оны певца называли «актером»; актером, который поет, или певцом, который играет. «Recitar cantando» – в приблизительном переводе «напевная декламация»: именно такой стиль актерской игры и пения он исповедует.

И еще: Марко Бизли вовсе не считает музыку родом из 15-16 веков «старой»: отполируйте ее, говорит он, и вы обнаружите один из самых свежих видов музыки, песни, если угодно – в ней те душа и чувства, с которыми вы неизбежно соприкасаетесь, и это соприкосновение делается личным и очень важным событием дня сегодняшнего.

Время в этих песнях было то продольным, то поперечным; самым же печальным оказалось время истекшее.

Продолжение следует здесь