Надя Тимофеева: «Танцовщик работает против гравитации – ведь взлетает 50 килограммов, а возвращается 500»

Надя Тимофеева – художественный руководитель Иерусалимской балетной школы и труппы «Иерусалимский балет» (ну кто придумал эти официальные титулы, они ведь ничуть, ни на полстолечко не передают самой сути этого удивительного человека) вновь рассказала об интересном.

                          Photo by Leonid Khromchenko

В формат сей более чем успешно вписался Мартин Шёнберг – внучатый племянник композитора, который с недавних пор ведет уроки в школе, репетирует с танцовщиками труппы «Иерусалимский балет» и вообще является надиной правой рукой. Родился он в Южной Африке, окончил Академию имени принцессы Грейс в Монако, танцевал в Королевском балете Фландрии и Цюрихском балете, вслед за чем основал Африканский театр балета в Йоханнесбурге, где и удивлял поклонников жанра вплоть до репатриации в Израиль в 2022 году. На вопрос, какие танцевальные стили любезны его сердцу, Мартин отвечает, что таковых только два: хороший и плохой.

​​Л.Г. Надя, в прошлый раз вы рассказывали о том, что у каждой труппы – свой look. А если я хочу попасть к вам в «Иерусалимский балет»?

Н.Д. Пока что я предпочитаю танцовщиков среднего роста, мужчин, разумеется, повыше, потому что им удобнее держать партнершу. Но если ко мне придет прекрасный танцовщик среднего роста, то я не откажусь. Многое опять же зависит от координации, потому что наша компания не чисто классическая, она неоклассическая, что подразумевает определенную координацию. Я требую хорошую пальцевую технику владения пуантами – при этом человек должен уметь кататься по полу и уметь хорошо двигаться. Есть такой термин movering, когда человек умеет круто двигаться и владеет подвижной координацией, но для этого нужно учиться еще и модерну: про танцовщика, выученного только на классической основе, говорят, что он деревянный, непластичный. Сейчас таких практически и нет, потому что все понимают – сегодня у тебя «Лебединое», а завтра – Форсайт, или Килиан, или Начо Дуато. Танцовщики становятся более совершенными, универсальными. Иногда хочется вставить в балет брейкданс, или степс, или хип-хоп. Поэтому мои танцовщики должны быть с открытым мозгом и развитой координацией.

                                  Photo by Leonid Khromchenko

Л.Г. До какого возраста у вас обычно учатся?

Н.Д. До 18 лет, а потом многие приходят к нам в труппу «Иерусалимский балет» как стажеры. Помните, Ваганова говорила, что когда ты поступаешь на службу в театр, ты еще недостаточно хорошая балерина, тебе надлежит еще два года приходить на уроки и совершенствовать свое мастерство? В те времена даже существовал такой специальный класс усовершенствования для выпускников, которые уже начали свою карьеру в театре.
А мама говорила, что ты до последнего дня на сцене остаешься деточкой. К слову, о маме сняли фильм «Еще немного о балете», где она много говорит о дисциплине, о педагогах и о многом другом.

Л.Г. Думаю, посвященным и не только стоит посмотреть его непременно – очень атмосферное, мудрое, трогательное кино. От него случается искомый эмоциональный ожог, как и от ваших спектаклей. Но об этом мы поговорим отдельно, а пока вернемся в школу.

Н.Д.  …В школу, где мы живем. К ученикам и стажерам. Для них, кстати, Мартин Шёнберг ведет уроки на полу и пилатес – это специальная гимнастика для танцовщиков, которая начинается в семь часов утра. Потом урок, репетиции и так далее. Стажеры приходят сюда в семь утра и уходят в семь-восемь вечера. В старших классах и для стажеров труппы существует специальный класс Dancer training под руководством Ориан Йоханан – там тоже большое внимание уделяется импровизации и становлению танцовщика как личности в современном танце. И еще у нас существует специальная программа для стажеров 18+, это уже для выпускников других школ, желающих продолжить совершенствовать собственное мастерство – по примеру класса Вагановой.

Л.Г. Ориан Йоханан – вообще отдельное явление, до сих пор перед глазами ее руки из «Гудини», где она танцует мать Гарри. Мне она очень напоминает молодую Плисецкую… Впрочем, в феврале у вас будет несколько представлений Гудини, так что те, кто читает сейчас эти строки, сможет всё увидеть сам. А пока у меня тут возник странный вопрос: тело человека и тело танцора – в чем разница?

Н.Д. В проприоцепции*. У танцора совсем другое ощущение тела, проприоцепция гораздо тоньше. Танцор со своим телом намного больше знаком и управляет им иначе, чем просто человек. Связь мозга с мышцами иная, то, что может почувствовать танцовщик, обыкновенный человек почувствовать не может. Каждое искусство, каждый вид спорта формирует свой вид проприоцепции. Балет – очень сложная система, она обучает тело определенной механике. И пониманию абсолютной ценности тела как материала: тело очень нежный инструмент – и при этом очень сильный. К нему надо относиться с пониманием, уважением; ты его насилуешь – но при этом его нужно ублажать, позволять ему отдыхать, следить за ним. Если ты работаешь без ума – ты моментально его травмируешь. Мы очень зависимы от тела, это просто ужасно. Поэтому танцовщик не имеет права заниматься такими видами спорта как лыжи, коньки, словом, всем, что может травмировать.

Танцор со своим телом намного больше знаком и управляет им иначе, чем просто человек.

Л.Г. Большим теннисом тоже нельзя, наверное?

Н.Д. Теннис перекашивает систему, одна сторона развивается больше, чем другая, ты уже не красавец, поскольку у тебя (если ты правша, к примеру) правая сторона сильнее раскачана. А тело танцовщика представляет собой физическую и эстетическую ценность. И чем умнее танцовщик, чем тоньше тело, чем более оно с умом натренировано, тем оно дороже. Вот мы говорим, что танцовщик передает необыкновенное чувство на сцене; но это основано не просто на таланте, а на безумном ощущении собственного тела до миллиметра. Ты как бы начинаешь думать телом, оно становится умным. При этом каждое тело – оно другое. Система рассчитана на то, что человек симметричный и здоровый, а такого сейчас практически не бывает. Основная масса детей ко мне приходит уже со сколиозом, с кифозом, с безумным искривлением позвоночника. Очень много перекоса бедер, тело несимметричное. К счастью, балет выравнивает тело как физиотерапевт – если правильно им заниматься. И уже потом, когда тело поумнело, ты можешь передавать через этот тонкий аппарат вдохновение, передавать чувства и так далее. Чувство ведь не рождается в мозге, оно рождается ниже; я считаю, что чувство и любое движение идут из низа живота, это животное ощущение, которое распространяется к периферии. И чем выше уровнем танцовщик, тем интереснее из него можно извлечь движения.

Л.Г. Напоминает восточные практики типа ушу, где живот – средоточие тела и энергетический центр, он ведет тело и несет голову.

Н.Д. Конечно. Баланс, например, чувствуется низом. Ты постоянно работаешь против гравитации – особенно когда приземляешься с прыжка, ведь взлетает 50 килограммов, а возвращается 500! Легкость, которую мы видим у профессионалов в приземлении, – это безумное владение телом и работа против гравитации. А когда ты стоишь на одной ноге и балансируешь на крошечном пятачке… Нужно натренировать танцовщика настолько, чтобы тело думало вместо него. Вся концентрация уходит в ощущение баланса и вибрации, которая проходит снизу вверх – потому что баланс не является чем-то статичным, он является вибрацией. Мы же дышим, поэтому расположение тела, легких все время меняется. Кончик стопы ловит эти вибрации, и чем тоньше проприоцепция балерины, тем тоньше она может уловить дыхание тела. Такое ощущение, что она не двигается, на самом же деле тело постоянно меняет свое положение.

                                  Photo by Leonid Khromchenko

Л.Г. Но этого не видно вооруженным глазом.

Н.Д. Практически не видно, тем более люди не знают, на что смотреть. В Большом театре, когда мама танцевала, существовала определенная публика, которая ходила не просто смотреть спектакль – она ходила смотреть определенного танцовщика. Это было поколение балетоманов, которое понимало всю технологию. И могло оценить мастерство балерины. Вот она покачнулась – но не упала, а смогла выйти из положения. Кстати, неэмоциональным танцовщикам – а такие тоже есть – намного легче владеть вращением, потому что оно не терпит эмоциональности. Эмоции сбивают с ног. Однако эмоциональная балерина или танцовщик ценятся намного выше, потому что они посылают в зал огромный энергетический заряд, воздействуют своим эмоциональным полем. При этом ему или ей намного сложнее справляться с технологией. И этому ты тоже учишь ребенка. У меня были очень эмоциональные дети, у которых умерли родители и они буквально на ногах не стояли – но мне удавалось их довести до 18 лет. Есть такие, которые замыкаются в себе, их невозможно раскачать – бешеная энергия педагога тратится на то, чтобы ребенок мог хотя бы улыбнуться. Некоторые боятся сцены, а есть, наоборот, такие, которым только дай сцену…

Л.Г. Вы можете и страх сцены преодолеть?

Н.Д. Конечно, чем раньше ты начинаешь ребенка выпускать на сцену, тем легче. Хотя опять-таки всё индивидуально. Например, моя дочка ушла из балета, хотя у нее хорошие данные – но она настолько эмоциональна, что перед выходом на сцену у нее просто случались истерики. Я объясняю, как с этим работать, какие есть техники преодоления стресса. Здесь всё играет роль: о чем ты думаешь, как ты дышишь, как ты ведешь себя за день до спектакля, как ты ведешь себя в день спектакля… Это потом очень помогает в жизни.

Эмоции сбивают с ног.

Л.Г. С конкурсами та же история?

Н.Д. К конкурсу готовишься много месяцев – а на сцене у тебя есть всего лишь пятьдесят секунд, иногда минута двадцать. За это время ты должен саккумулировать и показать все свои знания, все чувства, все свои умения. Это как Олимпийские игры – от нескольких мгновений зависит всё твое будущее.

Л.Г. Тут и фортуна, конечно, отметилась…

Н.Д. Никогда ведь не знаешь, когда выпадет удача. Случай в нашей профессии решает очень многое. Прийти на замену заболевшей балерине, к примеру – подобное может в корне изменить судьбу. Всегда надо быть готовым любого заменить, надо знать все партии, тогда вы – ценный кадр.

Л.Г. Кстати, о гравитации. Вдруг перед глазами возникла Дорис Хамфри с ее теорией высвобождения веса тела как фундаментального принципа движения – чтоб во время танца вес взаимодействовал с гравитацией, а ритм регулировался с помощью дыхания. Дорис, как известно, изучала собственное движущееся тело перед зеркалом, исследуя вариации падения и подъема, fall and recovery. И тут я вспомнила, как вы мне рассказывали однажды о о визуальной тренировке учеников…

Н.Д. Всё идет в мозг через глаза. Я умоляю родителей хотя бы раз в неделю смотреть какой-нибудь красивый балет в постановке «Ковент Гарден» или Grand Opéra, хотя бы частями – смотреть вместе с детьми. Посмотреть ту или иную вариацию в исполнении лучших десяти балерин и объяснить, какая между ними разница. Помнится, я к семи годам – благодаря тому, что мама начала меня водить в театр с годовалого возраста и я сидела на всех спектаклях, – знала уже весь балетный репертуар и могла понять, в чем разница между Майей Михайловной Плисецкой и Екатериной Сергеевной Максимовой. Это тренировка глаза. Потом ты смотришь на себя в зеркало, и у тебя есть уже макет в голове, как оно должно выглядеть. Ты смотришь и понимаешь – я от идеала довольно далека. Ко мне приходят девушки на мастер-классы, которые занимались в других местах, где другое количество часов в неделю – и начинается истерика. Потому что мои занимаются шесть раз в неделю по пять часов, а те занимались два раза в неделю по полтора часа. Я убеждена, что балет рассчитан на шесть раз в неделю, потому что мышцу нужно тренировать шесть раз в неделю.

Л.Г. А можно ли дать себе отдых?

Н.Д. Маленьких детей я отпускаю на месяц-полтора. Чем старше, тем меньше перерыв в занятиях. Раньше, когда я училась, до предпоследних классов мы отдыхали по полтора месяца, тело за это время восстанавливалось, и это правильно. Опять же, с самого начала детей надо нагружать, приучать учиться с раннего возраста, чтобы потом не было стресса. И к дисциплине приучать с раннего возраста, тогда потом деточка не стонет от нагрузки, а делает всё легко и с улыбкой. Приходить на уроки надо в хорошем настроении, а если оно плохое, надо знать, как его перевести в хорошее. Ведь ты работаешь в группе.

Л.Г. Балет улучшает настроение?

Н.Д. Да. Особенно когда всё получается.

• Проприоцепция (от лат. proprius – «собственный, особенный» и receptor – «принимающий»), также известная как кинестезиия – мышечное чувство, ощущение положения частей собственного тела относительно друг друга и в пространстве.

Титульное фото: Masha Duhovny
Фотографии предоставлены Надей Тимофеевой и Jerusalem Ballet