Роман Виктюк: «Старение – это одно, а старость и дряхлость – другое»

В ноябре к нам прибудет постановка Романа Виктюка «Несравненная!» о худшей певице всех времен и народов Флоренс Фостер Дженкинс. О ее феномене, а также о «третьем» возрасте, о смерти явлений, о крыльях ангела и о собственных первоощущениях режиссер рассказывает в интервью Маше Хинич.

- Роман Григорьевич, как водится, вы ставите новые спектакли к дню своего рождения. «Несравненная!» по пьесе Питера Куилтера о певице Флоренс Фостер Дженкинс стала очередным подарком – уже немолодого человека (вы свой возраст не таите), повествующим о тоже далеко не юной певице. Быть пожилым не было модно никогда. Часто ли режиссеры обращаются к жизни пожилых, к старости?

- Такие спектакли ставить очень интересно! И это не зависит от возраста режиссера – моего в данном случае. Это зависит от смелости – хватает ли у создателей спектакля смелости задумываться о смерти и старости. Мы ведь очень боимся этих тем, боимся говорить о смерти. В искусстве, драматургии и литературе чаще говорят о любви, или об идеях любви, или даже так – об идеальной любви. Но мне кажется, что самая важная проблема, о которой нужно сейчас говорить, это проблема смерти. Потому что жизнь человеческая имеет три естественных стадии. И самая последняя – стадия старения, концентрирующая в себе старость духовную, то есть мудрость, соединение прошлого и будущего, передачу традиций. Если передачи традиций не происходит, то умирание ускоряется. Я говорю о смерти явлений, то есть о смерти театра. К сожалению, театр умирает, и умирает по простой причине – преемственность поколений исчезает. Люди, определявшие художественные процессы, «владевшие» театром, а не только властвующие в нем, уже перешагнули или вступили в последнюю стадию жизни – в старость, и отношение к ним  стало чудовищным. Театр получает удары со всех сторон – от государства, от критиков, от зрителей. И сыпятся эти удары на руководителей, определяющих эстетику и этику театра. А главный план существования театра – актеры, и они растеряны. Они начинают заниматься проблемами на стороне – кино, телевидением, халтурами, и театр незаметно, не спеша, но теряет свое назначение.

- В вашем спектакле как раз и затрагиваются вопросы предназначения театра, театральных подмостков и актера в их центре. Флоренс Фостер Дженкинс, как и вы, жила по собственным установкам, доказывая, что стандартов не существует, отстаивала свою непохожесть. Что важнее: искусство или мечта человека, должна ли творческая личность ориентироваться на «стандарты»?

- Это лишь один из планов спектакля «Несравненная!». Второй его план – это рассказ о старости и старении на исходе жизни. Флоренс (а она – символ) жила, не оглядываясь на мнение окружающих. Грузная, не очень красивая женщина была фантастически харизматична. Дженкинс не нужны были ни деньги, ни успех, она служила музыке, а не расчету. Об этом непросто говорить сегодня, когда имитация оказывается важнее подлинности. У нее было свое понимание музыки и свой восторг перед ней. Оперная певица, у которой не было ни слуха, ни голоса, сумела добиться необычайной популярности у зрителей, обожавших ее за невероятную внутреннюю свободу.

- В этом спектакле вы хотели показать, что физическая старость и старение – вовсе не одно и тоже?

- Конечно. И то, что мудрость и старение – это одно, а старость и дряхлость – другое. Флоренс – певица, артистка, и оставалась таковой до последнего вздоха. В нашем спектакле показан ее последний концерт в нью-йоркском Карнеги-холле – ее апогей, высота взлета как актерского, так и человеческого. Несмотря на то, что все и всё вокруг, включая общество защиты Верди, насмехались над ней, нападали на нее и пытались уничтожить ее как певицу, она прежде всего оставалась человеком, актрисой, а потом надела крылья ангела и, хотя ей были противопоказаны балетные движения, попыталась взлететь в танце. Она настойчиво кричала миру: «Я пела и буду петь до последнего вздоха!». И она действительно пела до последнего вздоха – вот об этой смелости и дерзости на пороге старости и смерти и рассказывает наше действо. Флоренс ужасно пела! Но то, что было у нее внутри – было прекрасно. Потому что внутри у нее была чистая мечта, которой она жила. Пение стало смыслом ее жизни. Мечту можно попробовать купить, как делают сейчас на эстраде… А для Флоренс мечта стала жизнью, она верила в свою звезду, даже когда все вокруг смеялись.

- На днях в Израиле проводился «День пенсионеров», в течение которого обсуждались многие вопросы – от финансовых до общественных. В частности, велись дискуссии на темы, могут ли люди, достигшие золотого, «третьего» возраста, реализовать себя или даже начать новую карьеру, используя накопленные силы и знания. И опять вспоминается та же Флоренс – ведь она начала выступать на сцене уже совсем немолодой…

- В том эпизоде, который показан в нашем спектакле, ей 65 лет. И тот день – это были сороковые годы двадцатого века – стал для Флоренс лучшим. Я считаю, что «третий» возраст зависит от того, как прошли первые два периода – детство и зрелость. От того, как в них ставились и решались вопросы нравственности и совести. «Совесть» ведь пишется и проговаривается как «со-весть», и человек всю жизнь зависит от этих вестей и нитей свыше. Если ему удавалось правильно себя дергать за эти ниточки в первые два периода, то и в третьем периоде, в «третьем» возрасте будет новый взлет, новая молодость, новые крылья для полета, который уже не остановить – я в этом убежден. Кстати, платья с ангельскими крыльями Флоренс для своего последнего выступления придумала сама – образ ангела вдохновения с огромными крыльями за спиной. Именно в нем она предстает на обложке своего знаменитого альбома. И хотя имя Дженкинс так и не вошло в историю классической музыки, ее последними словами были: «Я пела, и я умерла счастливой». А значит, ее жизнь не прошла напрасно.

- В «Несравненной» взлет происходит на пороге смерти?

- Категорически «да»! Если поколение сохранило в себе детскую чистоту и веру, то переход в иной мир для этого поколения не страшен. Я дружу только с теми, кто живет именно так и отстаивает именно такие убеждения. Цифры возраста не имеют значения, а вот если детство в тебе исчезает, то надо задуматься. Если же применить эти принципы к театру, к русскому театру, то на моих глазах ушло поколение «великих детей». У великих артистов и в старости сохраняется детское ощущение мира и любви. Ульянов, Яковлев, Ефремов – мои друзья – один за другим уходили, потому что детство сегодня не востребовано. Над наивностью и чистотой издеваются. И потому великие уходят, объединившись. Я говорю страшные вещи, но это правда.

- Люди, сохранившие чистоту души и наивность, оказываются сегодня не у дел?

- Эти качества вызывают смех и цинизм, потому что мир сошел с ума и эти ценности в сумасшедшем мире никому не нужны. Мой великий земляк, львовянин Ежи Лец сказал: «Жизнь прекрасна, если не вспоминать о прошлом и не думать о будущем». Это-то и грустно.

 - Лец был евреем и философом-сатириком – едкое, пусть и не редкое сочетание. Немало его афоризмов из «Непричесанных мыслей» говорят о театре. Он же стал автором сентенции: «Актеры, сыграв свою роль, сходят со сцены. В театре». И вот еще: «Драматическое искусство еще отстает от жизни – когда-то оно поднимется до уровня нашего повседневного актерства?». Флоренс Фостер Дженкинс стала феноменально популярной и ушла со сцены и из жизни, сыграв свою последнюю роль, спев последнюю партию. Была ли она счастлива?

- Общество сегодня требует записи действительности, а любовь и сумасшествие – мало востребованы, как были мало востребованы смелость, искренность, эксцентричность и невероятная внутренняя свобода Дженкинс. Надеюсь, что Флоренс ушла счастливой. Мой спектакль – крик миру с просьбой сохранить великих больших детей, которые до последнего вздоха не теряют чистого первоощущения. Ребенок никогда не говорит миру «нет». Эти люди говорили и говорят миру только «да».

Фотографии предоставлены пресс-службой театра Романа Виктюка