Мирослав Култышев – победитель Classic Piano

В Дубае завершился международный конкурс пианистов

Если забраться на Бурдж-Халифа, оттуда можно при желании рассмотреть Пальмовый остров со всеми его завихрениями – так и тянет сложить какой-нибудь куртуазный куплетец про ананасы в... о нет, про финики в шоколаде (популярное национальное лакомство). Зато автору не приходится бродить в поисках персонажей, они сами находятся.

Количество событий, меж тем, умножается – в этом чужом-нечужом городе. Я ведь уже говорила вам о том, как звучит Дубай?

Третий тур международного конкурса Classic Piano (о первом читайте здесь, а вот тут о втором) выдался интересным и необычным, ибо все 18 его участников исполняли два обязательных произведения: «Путевой дневник» («Travel Notebook») композитора-резидента фестиваля Алексея Шора и Фортепианный концерт № 20 Моцарта. О первом сочинении мы поговорим чуть позже, а пока напомню, что ре-минорный моцартовский концерт славен прежде всего своей тональностью, а также тем, что впервые был исполнен не где-нибудь, а в венском казино. Исполнен, как водится, самим автором – тот играл на клавире и дирижировал. Ну а касаемо тональности, сами понимаете: в ре миноре ведь написаны не только самые душераздирающие сцены «Дон Жуана», и не только финал 40-й симфонии, но и мстительная вторая ария Царицы ночи из «Волшебной флейты», и... совершенно верно, «Реквием».

Когда-то я размышляла о том, что в музыке действует свой закон Архимеда: на тело, погруженное в Моцарта, воздействует подъемная сила, равная его величию. Так вот, почти все конкурсанты – ну, может, кроме самых юных – сумели прочувствовать и передать сумрак грядущих донжуановских метаний в первой части. Собственно, тон тут неизбежно задавал оркестр – Государственный симфонический оркестр Армении под управлением Сергея Смбатяна, напомнив уже во вступлении тревожными синкопированными скрипками о том, что Командор вот-вот утащит гения спальни в ад. А далее солисты (почти все, как уже говорилось), немного поборовшись с оркестром-антагонистом фа-мажорной темой (ну любил Амадеус задурить людям голову, хотя какой уж там фа мажор), играли собственную каденцию, и было это безумно увлекательно – наблюдать за тем, как тот или иной музыкант ощущает зловещий стук в дверь: судьбы ли, черного ли человека, кто знает?..

Впрочем, собственную каденцию играли не все: кто-то, следуя путем Маррея Перахьи (известного многим как Мюррей Перайя), предпочитали в Allegro каденцию, написанную Бетховеном – сам Моцарт каденций к  K.466, как известно, не писал.

Столь же вдохновенно пропевали конкурсанты вторую часть Концерта, которую Моцарт назвал «Романсом», столь же бурно обрушивали диссонансы финала, где ре-минорные огонь и сера вновь правили бал, и опять, уже в третьей части, поражали оригинальностью каденций. Да и вообще оригинальностью: у кого-то тонкие оттенки моцартовской музыки ощущались через призму Шуберта, а у кого-то и Брамса.

Да, вот еще: театральный зритель 18-го века обычно требовал счастливого конца даже от трагедий – поэтому, после того как Дон Жуан в моцартовской dramma giocoso спускается в ад, другие персонажи заверяют зал: «Такова судьба всех злодеев». Веселая тема деревянных духовых в финале 20 концерта, судя по всему, предлагает слушателям такое же оптимистичное решение. И это решение очень соответствовало приподнятому настроению всех собравшихся в Music Hall Jumeirah Zabeel Saray, ибо уровень конкурсантов оказался и впрямь столь высок, что выступление каждого можно было приравнять к посещению прекрасного филармонического концерта.

Исполнение моцартовского K.466 предварял семичастный Концерт для фортепиано с оркестром «Путевой дневник» композитора-резидента фестиваля Алексея Шора. Вестимо, неспроста. Помнится, Анна Аглатова однажды сказала мне, что его мелодии – «это мелодии по типу Моцарта, ясные, простые, трогающие за живое». Прослушивая изо дня в день мелодические откровения Шора, мы понимали – зря Шёнберг надеялся, что его додекафонию примут когда-нибудь за мелодии Чайковского и начнут насвистывать и напевать; напевали мы фразы из «Путевого дневника», причем все без исключения: и слушатели, и критики, и съемочная группа (скорее всего, и члены жюри).

Кажется, Карл Барт когда-то обратился к духу Моцарта со словами, что современному человеку тот подарил темп вместо задыхающегося хаоса наших дней, чистоту вместо ханжества и мир вместо вялости. Алексей Шор продолжает моцартовские игры, отвлекая нас от шелухи и пены дней. На выходе – то, о чем писал Амадеус в письме к отцу: «концерты дают нечто среднее между слишком трудным и слишком легким, они блестящи, приятны для слуха, но, разумеется, не впадают в пустоту; знаток получит подлинное удовольствие, но и незнатоки останутся довольны, сами не ведая почему».

«Путевой дневник», напомню, – это своего музыкальная рефлексия или, если угодно, размышление автора о тех городах, где ему довелось побывать. Преображенные композиторским мышлением, в нотах отражаются Барселона, Рим, Париж, Венеция, Аскот, Равенна – не города даже, но их тон, характер, звучание. Самое удивительное, что каждое новое исполнение этого сочинения его радикально преображает. Вот и теперь: каждый из конкурсантов разобрался в тонкостях Концерта по-своему, придав ему абсолютно иной характер. Скажем, у россиянина Мирослава Култышева приходилось так много событий на единицу времени, что это был целый роман – лирический, эмоциональный, эпохальный. Виктор Маслов (Россия / Австрия) избрал свою трактовку, предложив речения не мальчика, но мужа. Демонический, с пышной листовской гривой Джейюнг Ли (живущий в Австрии кореец) предпочел более камерный подход – в его прочтении музыка Шора оказалась грустной новеллой о несбывшемся. Как ни странно, лучше всех русско-еврейскую душу (во всяком случае, на мой взгляд и слух) прочувствовал и выразил японский пианист Юки Амако: в первой части Концерта Алексея Шора «Молитва путника», где звучит протяжная, распевная, лирическая тема, в которой мне слышится и тоска по России, и еврейские ламентации, и напутствия из Tefilat HaDerech, он говорил так пронзительно, что многие чуть ли не прослезились. 

Наш мир ностальгирует по прекрасному. И каждый молодой пианист ностальгирует тоже. Именно этот вывод сделала я после прослушивания выступлений участников третьего тура Classic Piano.

А теперь о главном. О финале, где восемь пианистов состязались за призовые места. В анамнезе – два Третьих Рахманинова, четыре Первых Чайковского, один Второй Рахманинова, один Третий Бетховена. Что интересно, первые два места заняли исполнители Третьего концерта Рахманинова: Мирослав Култышев (Россия) и Виктор Маслов (Россия / Австрия). На третьем месте оказалась единственная девушка Су Жинь Ча (Южная Корея / Австрия) с Первым Чайковского – мне в финале она понравилась куда больше, чем в предыдущих турах, надо признать. На четвертом месте оказался Джеки Чжан (Великобритания), тот самый 13-летний вундеркинд. Пятое место занял Минсунг Ли (Южная Корея / Германия) с Первым Чайковского. Шестое – обладатель листовской шевелюры Джейюнг Ли с Первым концертом Чайковского. Седьмое место присудили Юки Амако (Япония), игравшему опять-таки Первый Чайковского, и тоже весьма убедительно. А на восьмом, ко всеобщему недоумению, оказался потрясающий французский японец Окада Кожиро, исполнивший Третий концерт Бетховена именно так, как должен звучать этот концерт. Да и в предыдущих турах он был весьма хорош.

«Мне очень нравился Окада, я думал, что он будет конкурентом Мирослава, – сказал председатель жюри Classic Piano, композитор, народный артист России Александр Чайковский. – Но у него случились потери в Бетховене. На мой взгляд, он очень перспективный парень. И еще мне очень нравился Минсунг Ли, который мог претендовать на одно из первых мест. Но в финале с ним что-то произошло. А ведь он изумительно играл на всех турах и манерой напомнил мне Анатолия Ведерникова».

На мой взгляд и слух, Окада Кожиро фантастически сыграл Третий Бетховена, и вовсе без потерь. Что до Минсунга Ли, то Первый Чайковского на утренней репетиции был исполнен им потрясающе, а затем, во время прослушивания, он то ли переволновался, то ли растерялся – и все растерял. Искренне жаль.

«Юки Амако замечательно играл на других турах, но он совершенно напрасно взял Концерт Чайковского – это просто не по его физиологии. Субтильный такой мальчишка, он просто физически это не вытянул, хотя по музыке были очень интересные места, – продолжает Александр Чайковский. – А Су Жинь Ча прекрасно играла Шумана «Юмореску» и ре-минорный Концерт Моцарта. Очень мне понравилась, очаровательная леди. И еще мне очень жаль, что не вышли в финал Артем Кузнецов и Николай Кузнецов. Артему перед выходом на сцену во втором туре внезапно сообщили, что у него умер дедушка. И он совершенно поплыл – говорит, что даже не помнит, что он играл. А Коля Кузнецов чуть-чуть не добрал, у него были обидные потери в Моцарте. Но я уверен, что если бы он прошел в финал, то он Рахманинова сыграл бы так, что результаты могли бы быть совершенно другими. Что ж, конкурс есть конкурс».

Да и Джеки Сьяою Чжан, на мой взгляд, выступил в финале феноменально: играл он Второй концерт Рахманинова. Правда, профессор Павел Гилилов заметил, что во второй части ему не хватило эротики – и я полностью с ним солидарна: откуда ей взяться в тринадцать-то лет? Напомню, что в прошлом году этот юный британец китайского происхождения стал победителем UK Piano Open, а до того занял первое место на III Московском международном конкурсе пианистов имени Владимира Крайнева. К тому же он сочиняет музыку, каковую исполняет, среди прочего, New Music Ensemble Кембриджского университета. И не только.

Джеки буквально примагничивает вас с первых нот: вы подаетесь вперед, и вот вы уже во власти музыки. Он очарован фразами, он создает вокруг них особое пространство, читает между строк, постигая смысл шагов композитора – а не просто идет по его следам. Понимает смысл каждого шага. И говорит с вами, говорит – мало у кого был такой говорящий Бах, как у этого 13-летнего. Лично для меня Джеки Чжан – настоящая сенсация Classic Piano. Какая-то у этого мальчика особая харизма. 

«А знаете, Джеки Чжан считает себя в первую очередь композитором, – это опять Александр Чайковский. – И я сказал ему, чтобы написал нам что-нибудь к конкурсу Рахманинова, который, надеюсь, состоится в будущем году».

И, конечно, Мирослав Култышев. Как Мирослав управляется с клавиатурой – это отдельная тема. Столь же вольно обращается он с музыкальным временем, замедляя темпы в самых неожиданных местах, но в этом-то и интерес! Его поэтическая чувствительность и живость ума идеально сочетаются с экспрессией, он вкладывает в каждую фразу мириады оттенков и прочие утонченные эмоции, от которых покалывает в позвоночнике. В итоге рождается сияющий, обезоруживающе прекрасный звук, который в моцартовском концерте был близок к совершенству. Но что мне пришлось более всего, так это способность его раскрывать то, что у иных скрыто под поверхностью. И, разумеется, его Моцарт оказался свободен от мелодрамы, поскольку творческая независимость Култышева приводит к переосмыслению того, о чем эта музыка.

«Для меня всегда очень важно найти и вытащить из недр рояля то, что хочешь и умеешь, – сказал Мирослав после третьего тура. – На сей раз я ощущал тот самый драйв, без которого едва ли мыслимо выступление с двумя такими концертами. Хочется отметить огромный вклад дирижера: он тонкий, гибкий, идущий навстречу солисту. И, конечно, Концерт Шора – огромная семичастная глыба, в которой ощущается весь багаж пианизма, накопленного за 200–300 лет. Это широкий, широчайший спектр образов – и  невероятная изобретательность формы, в которую заключены смыслы и образы».

По словам Мирослава, ре-минорный концерт Моцарта для него – это «звучание судьбы». Впервые он играл этот Концерт под управлением Темирканова в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии, будучи десяти лет от роду.

На  сей раз звучанием судьбы стал для него ре минор per se – учитывая, что в финале Classic Piano Мирослав играл, как уже говорилось, Третий Рахманинова (которого Култышев считает выражением русской национальной психеи). Чувствовалось, что в этой музыке ему просторно – со всей его яркостью, со всей экспрессивностью, со всей способностью к почти вокальной кантилене, и романтичностью в то же время. И лирический герой его – говорящий очень внятно, но на своем прелюбопытном языке – проглядывал из-за каждой фразы. Да и то сказать: ни к чему музыкантам носить лицо с чужого плеча.

«Я очень рад за Мирослава, потому что он действительно был одним из лучших, а часто действительно лучший, – подытожил Александр Чайковский. – Собственно, все финалисты очень талантливы, думаю, каждого из них ждет успешное будущее. Повторю: конкурс есть конкурс. В конце концов, это мнение нашей группы людей. А другая группа людей соберется и решит все по-другому».

Фото: Алексей Молчановский