Арт-пробег по Сен-Идесбальду: девственницы Поля Дельво

(Продолжение. О том, что уже было, читайте здесь, здесь и здесь)

Музей Поля Дельво спрятался среди вилл зеленой деревушки Сен-Идесбальд, прибившейся к городку Коксейде. Что тоже на берегу Северного моря, а значит, у лукоморья, где растет дуб зеленый, и не он один; если втереться к нему в доверие, из дубова ствола неприлично потечет сок. А на ветвях, разумеется, сидит русалка.

Из сказочного локуса вы немедленно попадаете в мифологический – ибо домики вокруг носят черепичные колпачки, да и у входа в музей Поля Дельво помахивают хвостами те же русалки. Сам Дельво выходит навстречу лишь портретом на портике, в окружении семи литер-муз, коими на разных языках интерпретируется слово музей. Пол в последнем выстлан мифологией, стены теплятся неприкрытыми белотелыми девушками с манящей грудью, лестной для холодного зрителя, но вообще-то начисто лишенными сексуальной подоплеки – даже пляшущие вокруг деревья не спешат их обнять.

Дельво – это сладкие полусны эротомана и плотолюбца; не исключено, что и профессора Отто Линденброка из книжек Жюля Верна в застегнутом на все пуговицы черном костюме – он присутствует почти на каждой картине на фоне голых дам. Среди прочих декораций – античные развалины и поезда, вполне себе реалистичные аллеи или улицы с тротуаром, мокрым после дождя, в излюбленной фламандскими мастерами черно-коричневой гамме. Реже – юноши-нарциссы с безволосой грудью в набедренных повязках, любующиеся своим отражением в зеркале и без оного; непорочные мальчики-девственники, почти бесполые. Смутный объект (не)желания – сомнамбулические спящие красавицы, ожидающие принца Поцелуева, холодят мрамором тел и хранят молчание.  Кажется, они прячутся сами за собой, за своей или чужой одеждой; на одном и том же полотне соседствуют девушки в пуритански закрытых платьицах и шляпках – и девушки нагие: кто с красным розаном в волосах, а кто со скромно потупленными глазками. Или совсем уж притворщица, Малышка Мари – La petite Marieé 1969 года в черном платьице с целомудренным белым воротничком и обнаженной грудью.

Начинал он, однако, не с сюрреализма, а с самых разных стилей, включая реализм с постимпрессионизмом. Когда поезда еще не стали призраками, а скелеты не выбрались из шкафов. Обнаженные дамы тоже были тогда еще вне подозрений. Да и матушка расстаралась, стращая сына россказнями о том, что женщины ужасны, коварны и деспотичны, так и норовят окрутить несмышленого мужчинку, в общем, следует держаться от них подальше. Что до интима, то этого и вовсе ни-ни. Оттого дамы на полотнах Дельво – ни ангелы, ни дьяволы, вы даже не усмотрите в них женского естества. Обнаженные красавицы, словно под гипнозом; не совершенство, но его подобие. Авроры, к чьим устам так и не приникнет Дезире, потому что désire означает хотеть, а этого-то хотения фемины Дельво никак не провоцируют.

Долгие годы пассивной эротики привели к метафоре: женское лоно – это грот, внутри которого можно обнаружить ее отражение. Сама женщина сродни античной статуе, вдохнуть жизнь в легкие которой способен лишь автор-Пигмалион; а можно и наоборот, как это случается на одноименной картине 1939 года, где сам автор становится статуей, мужской версией безрукой Венеры.  Собственно, и женщины, и мальчики, и жюльверновский профессор – суть человек-без-свойств, внешне живая мертвая форма, пустота в пустоте.

Такая метафизика ему, впрочем, была к лицу: Дельво родился в Ванце, что в бельгийской провинции Льеж, в семье адвоката, бредил античностью, зачитываясь поэмами Гомера, и фантастикой Жюля Верна, брал уроки музыки (матушка наказывала играть ему исключительно по нотам, без отклонений и импровизаций, а за ослушание наказывала), часами глазел в окно на проезжающие мимо трамваи, первоклассником увидел и восхитился «точностью» скелета, который, став взрослым, тут же прикупил (к слову, его скелеты совсем не похожи на энсоровских, несмотря на географическую близость). Все эти объекты и впечатления он долго выхаживал, пестовал и переносил на полотно, оставаясь верным себе и своим сюжетам на протяжении всей 97-летней жизни.

Выучкой он тоже удался: Королевская академия изящных искусств в Брюсселе, хотя и архитектурный факультет, поскольку та же матушка не желала видеть его очередным pauvre peintre; Поль, однако, посещал уроки живописи, рисуя натуралистические пейзажи. Вскоре в пейзажи оказались вписаны обнаженные фигуры – Дельво вдохновлялся тогда фламандскими экспрессионистами Константом Пермеке и Густавом де Сметом (тогда – это в 1920-х). В начале тридцатых пришел черед влияния Джорджо де Кирико – а как же иначе? В те же годы Поль посетил брюссельскую ярмарку, на которой музей Шпицнера, он же музей медицинских курьезов демонстрировал механическую «Спящую Венеру» – обнаженную восковую фигуру, возлежащую в витрине с красными бархатными шторами (его полотно с аналогичным названием не замедлило появиться в 1932-м, сон Венеры тут охраняют скелет и манекен; занятно, что «Спящая Венера» 1943 года куда менее мрачная, и по персонажам, и по колориту). Следом настал черед Рене Магритта, у которого Дельво научился неожиданному сопоставлению обычных предметов. У Магритта с Дельво, надо сказать, непростые были отношения, хотя Поль к нему относился с достаточным пиететом. Магритт даже не считал его сюрреалистом; может, оттого, что в отличие от компанейского Рене Поль никогда ни в какой группе не состоял и был сущим интровертом.

В конце 1950-х он создал несколько ночных сцен, в которых поезда наблюдают за маленькой девочкой. Девочка увидена сзади, в галлюцинаторном лунном свете, который всегда заменял Дельво свет солнечный; дневному светилу он предпочитал электричество. Десятком лет ранее он увлекся плоскостью без перспективы, точнее, с перспективой искаженной; под раздачу попали и русалки, и девы на морском берегу. И прежде, и позже никто на его полотнах не коммуницировал друг с другом; персонажи его картин принципиально не вступают в отношения ни с кем, даже с самими собой.

Несмотря на тематику своих работ, Дельво задирой не был, а всегда был человеком стеснительным, к тому же очень обаятельным. Всю жизнь любил одну и ту же даму сердца, ту самую, что соседствует с ним на Le couple 1931 года, любил с юности, но родители заставили его расстаться с бесприданницей, уготовив ему другую невесту, некую Сюзанну Прюнал. На ней он и женился, однако всю жизнь вздыхал по своей Там, урожденной Анн-Мари, и когда встретил ее в Париже, уже избавившись от диктата матери (поскольку та отправилась в мир иной), то наконец-то соединил с нею, с Там, свою судьбу, и жили они долго и счастливо, и умерли почти в один день. Детей, по традиции, не было – оттого и работы его не могли отойти наследникам за неимением последних, а попали в частные руки, которые строго-настрого запрещают публиковать увиденное в сен-идесбальдском музее.

В 1959 году он расписал интерьеры Дворца Конгрессов в Брюсселе, в 1965-м был назначен директором Королевской академии изящных искусств, в 1987-м, девяноста лет от роду, реализовал детскую мечту – стал начальником станции в городке Лувен-ла-Нев. В 1982 году в Сен-Идесбальде открылся музей Поля Дельво, по которому мы с вами и бродим вот уже битый час – и потому он там открылся, что брюсселец Дельво с детства отдыхал с родителями на северном побережье, где нарисовал свои первые акварели. В 1951 году он построил возле мельницы Сен-Идесбальда небольшую мастерскую, а в 1982-м приобрел Le Vlierhof, дом рыбака, построенный сотней лет ранее. В этом старом рыбацком доме и расположен поныне музей Поля Дельво, который художник называл «солнцем моей старости».

В музее Сен-Идесбальда проходит сейчас выставка фресок, выполненных Полем Дельво в пору жизни в Брюсселе. Но поскольку из-за размеров их трудно было транспонировать, да и музей весьма скромных размеров, там выставлены фотографии этих фресок, и есть в этом своя прелесть, поскольку их можно сфотографировать и показать вам, и никакие авторские права нам не помеха.

Мотивы фресок навеяны античной Грецией, ренессансным архитектором Андреа Палладио, Шекспиром; храмы и фигуры из разных веков, в том числе наши современники, на фоне привычной бутафории – деревья, сады, в том числе райские, старые железнодорожные станции, и даже стол из дома его бабушки. Помпеи, но не настоящие, хоть и руинные, а обогащенные приметами бельгийской индустриальной революции; и женщины с одинаковыми лицами и светильниками в руках; и скетчи чуть ли не с тайной вечерей – точнее, пиром Сократа с Сократом в центре, и Ксантиппа тут же, при нем, а поодаль, на другом полотне, Агамемнон, и персонажи в том же духе – прямой нос, большие глаза.

Фресками Дельво расписал парочку казино (к примеру, в Остенде, где на вас глазеют те же гигантские русалки), бельгийских железнодорожных вокзалов и станций метро, не говоря уже о Дворце Конгрессов в Брюсселе, а в 1954-1956 украсил ими дом президента авиакомпании Sabena Жильбера Перье – фасад, гостиную и мезонин. Благодаря сему дом был признан национальным достоянием, ибо фрески в нем занимают площадь более 240 кв. м. Над этим заказом Дельво трудился два года, за что иные искусствоведы готовы приписать его искусству прикладное значение и даже назвать его идеальным для росписи обоев; но нам ближе противоположная точка зрения, мы полагаем Поля Дельво прямым наследником фламандских мастеров. И с точки зрения композиции, и с точки зрения фигуративности, и с точки зрения выписанности деталей, и с точки зрения нетривиальной трактовки религиозных сцен, и прочая, прочая. Ну а что думал об этом сам художник, лучше всего иллюстрируют его слова по поводу итальянца де Кирико: «благодаря ему я ощутил атмосферу, которую следовало выразить, ощутил настроение тихих улиц с тенями людей, которых не видно. Я никогда не спрашивал себя, сюрреалист я или нет».

Исследователь творчества Дельво Мишель Бовер утверждает, что художник написал за свою мафусаилову жизнь 2887 обнаженных тел. Занятно, что Ватикан занес его в черный список вовсе не за голых фемин, а за скелеты –  уж очень возмутило епископов присутствие оных на полотне «Положение во гроб». Ну да, крамола. Но, черт возьми, это красиво.

Вы захлопнете музей как книгу, и потащитесь на трамвае обратно в Остенде, на вокзал, будто спрыгнувший с картин Дельво и отчего-то вдруг полыхнувший в сознании вокзалом Анны Карениной; а оттуда в самый раз податься в Антверпен, к Фелисьену Ропсу.

(Продолжение следует)

Фото автора

Автор выражает особую благодарность Visit Flanders за восхитительные впечатления

© Lina Goncharsky
© L.G.Art Video