Мастер-класс по левиновской молекулярной кухне

В поисках идеального сверхвкуса: тель-авивский Камерный театр затеял очередной Международный фестиваль Ханоха Левина (так и просится эпитет – несравненного)*

Левин – признанный баснописец израильско-еврейской жизни, чьи ернические штудии вырастают то из насмешек Еврипида, то обретают отчетливо кафкианскую физиономию, то нахлобучивают ухарски русскую shapka, из-под которой поблескивает чеховское пенсне (корни-то у всех – одни). Его герои не живут – просто отбывают на земле пожизненный срок; его черный юмор блудливо пробирается к нам с черного хода; его антигерои, переваливаясь с баса на фальцет, безропотно включаются в процесс сотворения мира по Левину, где откровенно обсуждается то, о чем не принято говорить вслух.

Задолго до вхождения в моду молекулярной кухни Левин, ученый драматург в поварском колпаке, проник в суть безбожного израильского естества и изучил процессы, которые происходят там, внутри. Потчуя любителей низких температур и жидкого азота неудобоваримой местной экзотикой, он компоновал общепринятые вкусы с недозволенными и заставлял их принимать неожиданные формы, препарировал общественные язвы и разбивал оные на молекулы. Его молекулярная гастрономия – это взгляд на наше общество как на совокупность тварей дрожащих, со своими специфическими свойствами, которые можно изменять при помощи химических, в лучшем случае – литературно-театральных процессов. В это алхимик-молекуляр Левин свято верил. И создавал чай из говядины, рагу из человечины, мороженое со вкусом горчицы – нанизанные друг на друга, его горько-сладкие фразы складывались в один большой кукиш.

Вслед за Львом Толстым, Ханох Левин призывал соплеменников глядеться в его тексты, как в зеркало – зеркало израильской деградации. Не стоит, однако, полагать, будто его драматургические выверты внятны только узкой израильской аудитории – ибо он не столь этнографичен, сколь универсален. За оттачивание своего стиля на оселке Левина берутся многие экспериментальные театры мира, по преимуществу – французские и польские; на сей раз, как выяснилось в связи с грядущим фестивалем, – и германские, и болгарские. По неведомой причине затесался сюда и «Ричард III» в постановке театра из Пекина, хотя автором его по-прежнему значится Шекспир, а не Левин. Впрочем, это вполне в ханоховском духе – дабы окончательно запутать зрителя и взять его тепленьким.

Первый мастер-класс по левиновской молекулярной кухне проведут актеры дюссельдорфского театра Schauspielhaus – фестиваль откроет спектакль по пьесе Левина «Убийство», поставленный для немцев израильтянкой Деди Барон. Коронное блюдо косящего влево драматурга – о набившем оскомину тупиковом конфликте наших единоверцев с понятно кем, об иррациональном мире, где насилие приводит к насилию. Разве что в контексте дюссельдорфского спектакля насилие прирастает эстетическим, поэтическим и живописным дискурсом, что делает язык Ханоха Левина еще сюрреалистичнее. Насилие сливается с красотой, терроризм становится источником чистой поэзии, и этот трансгрессивный коктейль не столько пьянит, сколько обескураживает. Дополняет картину видео Йоава Коэна, где одно и то же событие рассматривается с земли и с неба – глазами жабы и глазами летящей птицы. Убийства с обеих сторон у Левина строго симметричны, равно как и персонажи: румяный солдат, загорелый солдат, бледный солдат; оранжевая шлюха, сиреневая шлюха, розовая шлюха; слабый рабочий, сильный рабочий, измученный рабочий. И каждый является частью другой роли. Кстати, впервые эта пьеса была поставлена в Камерном театре Омри Ницаном в 1997 году – и вызвала, как водится, возмущение общественности.

Болгарский театр из Варны представит «Кабаре Левина» в постановке Бояна Иванова – 13 скетчей под музыку с участием характерных персонажей. В их числе – главнокомандующий китайской армией, престарелая продавщица хот-дога, охранник, застегнутый на все пуговицы, женщина в шляпе с папкой и шоколадкой, шляпа, которая превращается в корзину, клерк & контролер в одном лице, старуха из Калькутты и сбежавший муж.

Почем вечная жизнь? – задаются вопросом персонажи левиновского «Реквиема» (он же «Погребение», он же – в оригинале – «Ашкава»), который автор взял да и написал по мотивам Антона Палыча Чехова. Причем сразу по трем его рассказам: «Скрипка Ротшильда», «Тоска» и «В овраге». Оттого «русскость» темы явно просматривается: тут вам и тридевять земель, и старик со старухой, и ямщик… В свое время спектакль тель-авивского Камерного получил сразу шесть наград Израильской театральной академии – ставил его тогда, в 1999-м, еще живой автор. «Реквиему» суждено было оказаться последней пьесой Левина: во время работы над ней он умирал, фактически совершая поминальную молитву по самому себе – человеку, отягощенному земными скорбями. Но есть в этой меланхоличной сказке и забавные персонажи (опять-таки симметричные): пара пьяниц – тыква и кабачок, две проститутки – одна с бородавкой, другая с родинкой, ерничающие ангелы – грустный, радостный и просто шутящий. Катится кибитка, извозчик погоняет понурую лошадку, мелькают местечки – Друпка, Хлупка, Пупка, Щечи; умирают старик со старухой, грезя о лучшей доле, умирает ребенок у молодой матери, умирает сын возницы, и тому остается лишь перевозить туда-сюда пьяниц и ночных бабочек, поглядывая на то, как скабрезные ангелы-херувимы прибирают души умерших: в хозяйстве пригодится.

На фестивале последняя пьеса Левина возникнет дважды: в израильской версии и в версии французской. По словам Сесиль Баке (Cécile Backès), режиссера театра Comédie de Béthune из Нор-Па-Де-Кале, для нее это прежде всего пьеса о маленьком человеке, который пытается встретиться со своей совестью. «Я представляю эту постановку в духе импровизированного театра, где образы формируются на глазах у публики. Это некий финальный момент ритуального празднества, освещенного карнавальными огнями, на небе и на земле. Где мы, братство людей, пускаемся в пляс, прикасаясь друг к другу с нежностью и жестокостью; где дикая тварь скрыта под маской, порой веселой, порой – тревожной; где дыхание животного успокоит бьющееся сердце, а печаль упокоится в свете звезд».

Свободно конвертируемые тексты Левина удачно ложатся на музыку – что доказал недавний эксперимент Израильской оперы. На фестивале, в свою очередь, ожидается премьера камерной оперы Оснат Нецер (композитора и либреттиста) «Непостижимая женщина, живущая в нас» в постановке Юлии Певзнер. Заняты в ней солисты Яэль Левита, Ноа Френкель, Гай Пельц, Гиль Вайнберг и Рои Сарук, а в роли оркестра задействован «Ансамбль 21 века» под управлением Юваля Цорана. «Зачем писать оперу сегодня? – рассуждает Оснат Нецер, и сама же отвечает: – С 17 века опера стала популярным увеселением аристократии и людей с улицы. Опера соединяет в себе тонкие и грубые чувства. Этот жанр стремительно меняется, позволяя нам экспериментировать с новыми пространствами, сотрудничать с художниками и прочими представителями смежных искусств и создавать, не побоюсь этого слова, деликатесы. Что касаемо «Непостижимой женщины, живущей в нас», то это весьма запутанная история – уже не израильская, а универсальная, о некоей самой желанной Вечной Женщине. У Левина она раздваивается, являясь то Маурицией, то дамой по имени Мадагаскар».

Из репертуарных спектаклей Камерного на фестивале будут показаны трагифарсы «Заставь мое сердце трепетать» и «Все хотят жить» в режиссуре Уди Бен-Моше. С ними-то как раз всё окончательно ясно – а вот заглянуть в чужую лабораторию и подсмотреть, как рождается Афина из головы Зевса, куда привлекательнее. Тем и займемся.

*От участия в фестивале уже успели отказаться поляки, китайцы и болгары – якобы по причине новой «волны террора». Правда, после послания гендиректора Камерного Ноама Семеля министру культуры Мири Регев, в котором он просил посодействовать прибытию заявленных театров на фестиваль (подключив к процессу министра иностранных дел и послов соответствующих государств), китайцы и болгары все-таки согласились выполнить условия контракта. Поляки – не согласились.

Международный фестиваль Ханоха Левина в Камерном театре пройдет с 9 по 24 ноября. Подробное расписание здесь.

Фото: Sebastian Hoppe