«Паразиты» Пон Чжун Хо
Нечто столь же прекрасное, что и «Магазинные воришки», только с бо́льшим драйвом. Начинаешь совершенно иначе воспринимать философию бытия (не азиаты мы...) и улавливать запах бедности.
«Паразиты» – первый южнокорейский фильм, удостоенный «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля. Снял шедевр Пон Чжун Хо, в привычном для себя мультижанре, а именно в жанре «пончжунхо». Как всегда, цепляет.
«Синонимы» Надава Лапида
По словам режиссера, почти всё, что происходит в фильме с Йоавом, в том или ином виде случилось с ним самим, когда он после армии приехал в Париж. У Йоава (чей тезка, библейский Йоав был главнокомандующим царя Давида, взявшим Иерусалим) – посттравма и иллюзии, замешанные на мифе о герое Гекторе, защитнике Трои. Видно, таковым он себя и воображает, когда устраивается работать охранником в израильское посольство и когда учит французский в OFII. Но ведь научиться говорить на языке великих философов еще не значит расстаться с собственной идентичностью и стать французом. Сначала надо взять другую крепость – самого себя.
«Frantz» Франсуа Озона
В этой картине сходятся черное и белое (хотя невзначай, того и гляди, вдруг проглянет цветное исподнее), витальное и мортальное, французское и немецкое. Персонажи переходят с одного языка на другой и обратно, зрят природу в цвете от избытка чувств, мерещат невесть откуда воскресших юношей, играющих на скрипке, и вообще чувствуют себя неуютно на этом черно-белом свете. Французы ненавидят немцев, а немцы французов, ибо действие происходит аккурат после Первой мировой. Разрушенный войной комфортный мир сместил систему тоник и доминант, и Франсуа Озон поочередно запускает в наши (д)уши распеваемую народным хором «Марсельезу» и исполняемую оркестром Парижской оперы «Шехерезаду» Римского-Корсакова. На территории мучительного диссонанса, сдобренного не находящим разрешения тристан-аккордом, и обретаются герои фильма. Оттого распутать немецко-французскую головоломку зрителю удается далеко не сразу.
«Патерсон» Джима Джармуша
В этом фильме всё двоится: стихотворец Патерсон и городишко Патерсон, bus driver и Адам Драйвер, волоокая иранка Лаура и одноименная муза Петрарки, японец Ясудзиро Одзу и японец Масатоси Нагасэ, черно-белые интерьеры и черно-белые капкейки, близнецы и поэты. Да, здесь все немножко поэты, и в этом как раз нет ничего странного. Потому что Джармуш и сам поэт, и фильмы свои он складывает как стихи. Звуковые картины, настоянные на медитации, на многочисленных повторах, на вроде бы рутине, а в действительности – на нарочитой простоте мироздания. Ибо любой поэт, даже если он не поэт, может начать всё с чистого листа.
«Ужасных родителей» Жана Кокто
Необычный для нашего пейзажа режиссер Гади Ролл поставил в Беэр-Шевском театре спектакль о французах, которые говорят быстро, а живут смутно. Проблемы – вечные, старые, как мир: муж охладел к жене, давно и безвозвратно, а она не намерена делить сына с какой-то женщиной, и оттого кончает с собой. Жан Кокто, драматург, поэт, эстет, экспериментатор, был знаком с похожей ситуацией: мать его возлюбленного Жана Маре была столь же эгоистичной.
Сценограф Кинерет Киш нашла правильный и стильный образ спектакля – что-то среднее между офисом, складом, гостиницей, вокзалом; место нигде. Амир Криеф и Шири Голан, уникальный актерский дуэт, уже много раз создававший настроение причастности и глубины в разном материале, достойно отыгрывает смятенный трагифарс. Жан Кокто – в Беэр-Шеве.
Новые сказки для взрослых
Хоть и пичкали нас в детстве недетскими и отнюдь не невинными сказками Шарля Перро и братьев Гримм, знать не знали и ведать не ведали мы, кто все это сотворил. А началось все со «Сказки сказок» - пентамерона неаполитанского поэта, писателя, солдата и госчиновника Джамбаттисты Базиле. Именно в этом сборнике впервые появились прототипы будущих хрестоматийных сказочных героев, и именно по этим сюжетам-самородкам снял свои «Страшные сказки» итальянский режиссер Маттео Гарроне. Правда, под сюжетной подкладкой ощутимо просматриваются Юнг с Грофом и Фрезером, зато цепляет. Из актеров, коих Гарроне удалось подбить на эту авантюру, отметим Сальму Хайек в роли бездетной королевы и Венсана Касселя в роли короля, влюбившегося в голос старушки-затворницы. Из страннейших типов, чьи портреты украсили бы любую галерею гротеска, - короля-самодура (Тоби Джонс), который вырастил блоху до размеров кабана под кроватью в собственной спальне. Отметим также невероятно красивые с пластической точки зрения кадры: оператором выступил поляк Питер Сушицки, явно черпавший вдохновение в иллюстрациях старинных сказок Эдмунда Дюлака и Гюстава Доре.
Kutiman Mix the City
Kutiman Mix the City – обалденный интерактивный проект, выросший из звуков города-без-перерыва. Основан он на понимании того, что у каждого города есть свой собственный звук. Израильский музыкант планетарного масштаба Офир Кутель, выступающий под псевдонимом Kutiman, король ютьюбовой толпы, предоставляет всем шанс создать собственный ремикс из звуков Тель-Авива – на вашей собственной клавиатуре. Смикшировать вибрации города-без-перерыва на интерактивной видеоплатформе можно простым нажатием пальца (главное, конечно, попасть в такт). Приступайте.
Видеоархив событий конкурса Рубинштейна
Все события XIV Международного конкурса пианистов имени Артура Рубинштейна - в нашем видеоархиве! Запись выступлений участников в реситалях, запись выступлений финалистов с камерными составами и с двумя оркестрами - здесь.
Альбом песен Ханоха Левина
Люди на редкость талантливые и среди коллег по шоу-бизнесу явно выделяющиеся - Шломи Шабан и Каролина - объединились в тандем. И записали альбом песен на стихи Ханоха Левина « На побегушках у жизни». Любопытно, что язвительные левиновские тексты вдруг зазвучали нежно и трогательно. Грустинка с прищуром, впрочем, сохранилась.
«Год, прожитый по‑библейски» Эя Джея Джейкобса
...где автор на один год изменил свою жизнь: прожил его согласно всем законам Книги книг.
«Подозрительные пассажиры твоих ночных поездов» Ёко Тавада
Жизнь – это долгое путешествие в вагоне на нижней полке.
Скрюченному человеку трудно держать равновесие. Но это тебя уже не беспокоит. Нельзя сказать, что тебе не нравится застывать в какой-нибудь позе. Но то, что происходит потом… Вот Кузнец выковал твою позу. Теперь ты должна сохранять равновесие в этом неустойчивом положении, а он всматривается в тебя, словно посетитель музея в греческую скульптуру. Потом он начинает исправлять положение твоих ног. Это похоже на внезапный пинок. Он пристает со своими замечаниями, а твое тело уже привыкло к своему прежнему положению. Есть такие части тела, которые вскипают от возмущения, если к ним грубо прикоснуться.
«Комедию д'искусства» Кристофера Мура
На сей раз муза-матерщинница Кристофера Мура подсела на импрессионистскую тему. В июле 1890 года Винсент Ван Гог отправился в кукурузное поле и выстрелил себе в сердце. Вот тебе и joie de vivre. А все потому, что незадолго до этого стал до жути бояться одного из оттенков синего. Дабы установить причины сказанного, пекарь-художник Люсьен Леззард и бонвиван Тулуз-Лотрек совершают одиссею по богемному миру Парижа на излете XIX столетия.
В романе «Sacré Bleu. Комедия д'искусства» привычное шутовство автора вкупе с псевдодокументальностью изящно растворяется в Священной Сини, подгоняемое собственным муровским напутствием: «Я знаю, что вы сейчас думаете: «Ну, спасибо тебе огромное, Крис, теперь ты всем испортил еще и живопись».
«Пфитц» Эндрю Крами
Шотландец Эндрю Крами начертал на бумаге план столицы воображариума, величайшего града просвещения, лихо доказав, что написанное существует даже при отсутствии реального автора. Ибо «язык есть изощреннейшая из иллюзий, разговор - самая обманчивая форма поведения… а сами мы - измышления, мимолетная мысль в некоем мозгу, жест, вряд ли достойный толкования». Получилась сюрреалистическая притча-лабиринт о несуществующих городах - точнее, существующих лишь на бумаге; об их несуществующих жителях с несуществующими мыслями; о несуществующем безумном писателе с псевдобиографией и его существующих романах; о несуществующих графах, слугах и видимости общения; о великом князе, всё это придумавшем (его, естественно, тоже не существует). Рекомендуется любителям медитативного погружения в небыть.
«Тинтина и тайну литературы» Тома Маккарти
Что такое литературный вымысел и как функционирует сегодня искусство, окруженное прочной медийной сетью? Сей непростой предмет исследует эссе британского писателя-интеллектуала о неунывающем репортере с хохолком. Появился он, если помните, аж в 1929-м - стараниями бельгийского художника Эрже. Неповторимый флёр достоверности вокруг вымысла сделал цикл комиксов «Приключения Тинтина» культовым, а его герой получил прописку в новейшей истории. Так, значит, это литература? Вроде бы да, но ничего нельзя знать доподлинно.
«Неполную, но окончательную историю...» Стивена Фрая
«Неполная, но окончательная история классической музыки» записного британского комика - чтиво, побуждающее мгновенно испустить ноту: совершенную или несовершенную, голосом или на клавишах/струнах - не суть. А затем удариться в запой - книжный запой, вестимо, и испить эту чашу до дна. Перейти вместе с автором от нотного стана к женскому, познать, отчего «Мрачный Соломон сиротливо растит флоксы», а правая рука Рахманинова напоминает динозавра, и прочая. Всё это крайне занятно, так что... почему бы и нет?
Тайские роти
Истинно райское лакомство - тайские блинчики из слоеного теста с начинкой из банана. Обжаривается блинчик с обеих сторон до золотистости и помещается в теплые кокосовые сливки или в заварной крем (можно использовать крем из сгущенного молока). Подается с пылу, с жару, украшенный сверху ледяным кокосовым сорбе - да подается не абы где, а в сиамском ресторане «Тигровая лилия» (Tiger Lilly) в тель-авивской Сароне.
Шомлойскую галушку
Легендарная шомлойская галушка (somlói galuska) - винтажный ромовый десерт, придуманный, по легенде, простым официантом. Отведать ее можно практически в любом ресторане Будапешта - если повезет. Вопреки обманчиво простому названию, сей кондитерский изыск являет собой нечто крайне сложносочиненное: бисквит темный, бисквит светлый, сливки взбитые, цедра лимонная, цедра апельсиновая, крем заварной (патисьер с ванилью, ммм), шоколад, ягоды, орехи, ром... Что ни слой - то скрытый смысл. Прощай, талия.
Бисквитную пасту Lotus с карамелью
Классическое бельгийское лакомство из невероятного печенья - эталона всех печений в мире. Деликатес со вкусом карамели нужно есть медленно, миниатюрной ложечкой - ибо паста так и тает во рту. Остановиться попросту невозможно. Невзирая на калории.
Шоколад с васаби
Изысканный тандем - горький шоколад и зеленая японская приправа - кому-то может показаться сочетанием несочетаемого. Однако распробовавшие это лакомство считают иначе. Вердикт: правильный десерт для тех, кто любит погорячее. А также для тех, кто недавно перечитывал книгу Джоанн Харрис и пересматривал фильм Жерара Кравчика.
Торт «Саркози»
Как и Париж, десерт имени французского экс-президента явно стоит мессы. Оттого и подают его в ресторане Messa на богемной тель-авивской улице ха-Арбаа. Горько-шоколадное безумие (шоколад, заметим, нескольких сортов - и все отменные) заставляет поверить в то, что Саркози вернется. Не иначе.
|
|
Арт-пробег по Сен-Идесбальду: девственницы Поля Дельво
28.12.2019Лина Гончарская |
(Продолжение. О том, что уже было, читайте здесь, здесь и здесь)
Музей Поля Дельво спрятался среди вилл зеленой деревушки Сен-Идесбальд, прибившейся к городку Коксейде. Что тоже на берегу Северного моря, а значит, у лукоморья, где растет дуб зеленый, и не он один; если втереться к нему в доверие, из дубова ствола неприлично потечет сок. А на ветвях, разумеется, сидит русалка.
Из сказочного локуса вы немедленно попадаете в мифологический – ибо домики вокруг носят черепичные колпачки, да и у входа в музей Поля Дельво помахивают хвостами те же русалки. Сам Дельво выходит навстречу лишь портретом на портике, в окружении семи литер-муз, коими на разных языках интерпретируется слово музей. Пол в последнем выстлан мифологией, стены теплятся неприкрытыми белотелыми девушками с манящей грудью, лестной для холодного зрителя, но вообще-то начисто лишенными сексуальной подоплеки – даже пляшущие вокруг деревья не спешат их обнять.
Дельво – это сладкие полусны эротомана и плотолюбца; не исключено, что и профессора Отто Линденброка из книжек Жюля Верна в застегнутом на все пуговицы черном костюме – он присутствует почти на каждой картине на фоне голых дам. Среди прочих декораций – античные развалины и поезда, вполне себе реалистичные аллеи или улицы с тротуаром, мокрым после дождя, в излюбленной фламандскими мастерами черно-коричневой гамме. Реже – юноши-нарциссы с безволосой грудью в набедренных повязках, любующиеся своим отражением в зеркале и без оного; непорочные мальчики-девственники, почти бесполые. Смутный объект (не)желания – сомнамбулические спящие красавицы, ожидающие принца Поцелуева, холодят мрамором тел и хранят молчание. Кажется, они прячутся сами за собой, за своей или чужой одеждой; на одном и том же полотне соседствуют девушки в пуритански закрытых платьицах и шляпках – и девушки нагие: кто с красным розаном в волосах, а кто со скромно потупленными глазками. Или совсем уж притворщица, Малышка Мари – La petite Marieé 1969 года в черном платьице с целомудренным белым воротничком и обнаженной грудью.
Начинал он, однако, не с сюрреализма, а с самых разных стилей, включая реализм с постимпрессионизмом. Когда поезда еще не стали призраками, а скелеты не выбрались из шкафов. Обнаженные дамы тоже были тогда еще вне подозрений. Да и матушка расстаралась, стращая сына россказнями о том, что женщины ужасны, коварны и деспотичны, так и норовят окрутить несмышленого мужчинку, в общем, следует держаться от них подальше. Что до интима, то этого и вовсе ни-ни. Оттого дамы на полотнах Дельво – ни ангелы, ни дьяволы, вы даже не усмотрите в них женского естества. Обнаженные красавицы, словно под гипнозом; не совершенство, но его подобие. Авроры, к чьим устам так и не приникнет Дезире, потому что désire означает хотеть, а этого-то хотения фемины Дельво никак не провоцируют.
Долгие годы пассивной эротики привели к метафоре: женское лоно – это грот, внутри которого можно обнаружить ее отражение. Сама женщина сродни античной статуе, вдохнуть жизнь в легкие которой способен лишь автор-Пигмалион; а можно и наоборот, как это случается на одноименной картине 1939 года, где сам автор становится статуей, мужской версией безрукой Венеры. Собственно, и женщины, и мальчики, и жюльверновский профессор – суть человек-без-свойств, внешне живая мертвая форма, пустота в пустоте.
Такая метафизика ему, впрочем, была к лицу: Дельво родился в Ванце, что в бельгийской провинции Льеж, в семье адвоката, бредил античностью, зачитываясь поэмами Гомера, и фантастикой Жюля Верна, брал уроки музыки (матушка наказывала играть ему исключительно по нотам, без отклонений и импровизаций, а за ослушание наказывала), часами глазел в окно на проезжающие мимо трамваи, первоклассником увидел и восхитился «точностью» скелета, который, став взрослым, тут же прикупил (к слову, его скелеты совсем не похожи на энсоровских, несмотря на географическую близость). Все эти объекты и впечатления он долго выхаживал, пестовал и переносил на полотно, оставаясь верным себе и своим сюжетам на протяжении всей 97-летней жизни.
Выучкой он тоже удался: Королевская академия изящных искусств в Брюсселе, хотя и архитектурный факультет, поскольку та же матушка не желала видеть его очередным pauvre peintre; Поль, однако, посещал уроки живописи, рисуя натуралистические пейзажи. Вскоре в пейзажи оказались вписаны обнаженные фигуры – Дельво вдохновлялся тогда фламандскими экспрессионистами Константом Пермеке и Густавом де Сметом (тогда – это в 1920-х). В начале тридцатых пришел черед влияния Джорджо де Кирико – а как же иначе? В те же годы Поль посетил брюссельскую ярмарку, на которой музей Шпицнера, он же музей медицинских курьезов демонстрировал механическую «Спящую Венеру» – обнаженную восковую фигуру, возлежащую в витрине с красными бархатными шторами (его полотно с аналогичным названием не замедлило появиться в 1932-м, сон Венеры тут охраняют скелет и манекен; занятно, что «Спящая Венера» 1943 года куда менее мрачная, и по персонажам, и по колориту). Следом настал черед Рене Магритта, у которого Дельво научился неожиданному сопоставлению обычных предметов. У Магритта с Дельво, надо сказать, непростые были отношения, хотя Поль к нему относился с достаточным пиететом. Магритт даже не считал его сюрреалистом; может, оттого, что в отличие от компанейского Рене Поль никогда ни в какой группе не состоял и был сущим интровертом.
В конце 1950-х он создал несколько ночных сцен, в которых поезда наблюдают за маленькой девочкой. Девочка увидена сзади, в галлюцинаторном лунном свете, который всегда заменял Дельво свет солнечный; дневному светилу он предпочитал электричество. Десятком лет ранее он увлекся плоскостью без перспективы, точнее, с перспективой искаженной; под раздачу попали и русалки, и девы на морском берегу. И прежде, и позже никто на его полотнах не коммуницировал друг с другом; персонажи его картин принципиально не вступают в отношения ни с кем, даже с самими собой.
Несмотря на тематику своих работ, Дельво задирой не был, а всегда был человеком стеснительным, к тому же очень обаятельным. Всю жизнь любил одну и ту же даму сердца, ту самую, что соседствует с ним на Le couple 1931 года, любил с юности, но родители заставили его расстаться с бесприданницей, уготовив ему другую невесту, некую Сюзанну Прюнал. На ней он и женился, однако всю жизнь вздыхал по своей Там, урожденной Анн-Мари, и когда встретил ее в Париже, уже избавившись от диктата матери (поскольку та отправилась в мир иной), то наконец-то соединил с нею, с Там, свою судьбу, и жили они долго и счастливо, и умерли почти в один день. Детей, по традиции, не было – оттого и работы его не могли отойти наследникам за неимением последних, а попали в частные руки, которые строго-настрого запрещают публиковать увиденное в сен-идесбальдском музее.
В 1959 году он расписал интерьеры Дворца Конгрессов в Брюсселе, в 1965-м был назначен директором Королевской академии изящных искусств, в 1987-м, девяноста лет от роду, реализовал детскую мечту – стал начальником станции в городке Лувен-ла-Нев. В 1982 году в Сен-Идесбальде открылся музей Поля Дельво, по которому мы с вами и бродим вот уже битый час – и потому он там открылся, что брюсселец Дельво с детства отдыхал с родителями на северном побережье, где нарисовал свои первые акварели. В 1951 году он построил возле мельницы Сен-Идесбальда небольшую мастерскую, а в 1982-м приобрел Le Vlierhof, дом рыбака, построенный сотней лет ранее. В этом старом рыбацком доме и расположен поныне музей Поля Дельво, который художник называл «солнцем моей старости».
В музее Сен-Идесбальда проходит сейчас выставка фресок, выполненных Полем Дельво в пору жизни в Брюсселе. Но поскольку из-за размеров их трудно было транспонировать, да и музей весьма скромных размеров, там выставлены фотографии этих фресок, и есть в этом своя прелесть, поскольку их можно сфотографировать и показать вам, и никакие авторские права нам не помеха.
Мотивы фресок навеяны античной Грецией, ренессансным архитектором Андреа Палладио, Шекспиром; храмы и фигуры из разных веков, в том числе наши современники, на фоне привычной бутафории – деревья, сады, в том числе райские, старые железнодорожные станции, и даже стол из дома его бабушки. Помпеи, но не настоящие, хоть и руинные, а обогащенные приметами бельгийской индустриальной революции; и женщины с одинаковыми лицами и светильниками в руках; и скетчи чуть ли не с тайной вечерей – точнее, пиром Сократа с Сократом в центре, и Ксантиппа тут же, при нем, а поодаль, на другом полотне, Агамемнон, и персонажи в том же духе – прямой нос, большие глаза.
Фресками Дельво расписал парочку казино (к примеру, в Остенде, где на вас глазеют те же гигантские русалки), бельгийских железнодорожных вокзалов и станций метро, не говоря уже о Дворце Конгрессов в Брюсселе, а в 1954-1956 украсил ими дом президента авиакомпании Sabena Жильбера Перье – фасад, гостиную и мезонин. Благодаря сему дом был признан национальным достоянием, ибо фрески в нем занимают площадь более 240 кв. м. Над этим заказом Дельво трудился два года, за что иные искусствоведы готовы приписать его искусству прикладное значение и даже назвать его идеальным для росписи обоев; но нам ближе противоположная точка зрения, мы полагаем Поля Дельво прямым наследником фламандских мастеров. И с точки зрения композиции, и с точки зрения фигуративности, и с точки зрения выписанности деталей, и с точки зрения нетривиальной трактовки религиозных сцен, и прочая, прочая. Ну а что думал об этом сам художник, лучше всего иллюстрируют его слова по поводу итальянца де Кирико: «благодаря ему я ощутил атмосферу, которую следовало выразить, ощутил настроение тихих улиц с тенями людей, которых не видно. Я никогда не спрашивал себя, сюрреалист я или нет».
Исследователь творчества Дельво Мишель Бовер утверждает, что художник написал за свою мафусаилову жизнь 2887 обнаженных тел. Занятно, что Ватикан занес его в черный список вовсе не за голых фемин, а за скелеты – уж очень возмутило епископов присутствие оных на полотне «Положение во гроб». Ну да, крамола. Но, черт возьми, это красиво.
Вы захлопнете музей как книгу, и потащитесь на трамвае обратно в Остенде, на вокзал, будто спрыгнувший с картин Дельво и отчего-то вдруг полыхнувший в сознании вокзалом Анны Карениной; а оттуда в самый раз податься в Антверпен, к Фелисьену Ропсу.
(Продолжение следует)
Фото автора
Автор выражает особую благодарность Visit Flanders за восхитительные впечатления
© Lina Goncharsky
© L.G.Art Video |
|
|
Элишева Несис.
«Стервозное танго»
|